Анка за себя постоит. И действительно, Анка без страха проходила мимо самых опасных компаний, наверняка зная, что здесь есть и знакомые ее, и все считают ее своей - никто на Семи ветрах ее не тронет, и во всем Электрозаводске тоже. Даже словечка оскорбительного вслед ей не пустят, а если что, то она и ответить может. Каждое лето Анка ездила в деревню, к бабушке, и был у нее там один знакомый хороший, который по ее просьбе научил ее браниться самыми последними словами. "Сначала брезгливость была, а потом ничего", - говорила Анка Сергею и Игорю и демонстрировала свое странное умение с таким бесстыдством, что у ребят глаза на лоб лезли, они даже и переглянуться не могли, хотя и сами по этой части были великие мастера, у них на Семи ветрах в мужской компании с первого класса никто иначе и не разговаривал. "Человек все должен сам испробовать, ну все!" повторяла Анка без конца. А то вдруг заявила, что у нее теперь такие планы на жизнь:
- Выйду замуж, буду тунеядкой, на иждивении у мужа. По кабакам ходить буду.
Игорь злился, а Сергей призывал его относиться к Анкиным словам снисходительно:
- Слабый пол, и придираться к ней - кощунство.
Но Игорь придирался. Он постоянно упрекал Аню и за ее намерение ходить по кабакам и за то, что она водится со всякими...
Аня отвечала:
- Мне шестнадцать лет, и я очень хорошо разбираюсь в людях! Я всех людей насквозь вижу!
- Ты - насквозь?
- Насквозь.
- Ладно, - сказал Игорь однажды. - Если ты так, то давай сходим к Жердяю, а потом ты мне про всех скажешь... И посмотрим, как ты насквозь!
- Жердяй?
- Юрка Жердев. Длинный такой, из дома десять.
- А-а, такой... с усиками?
- С усиками, - сквозь зубы подтвердил Игорь. - Студент-вечерник. Пойдем к нему, у него часто собираются.
- Пошли, я люблю, когда меня учат, - беспечно объявила Аня. - Я почему всегда с мальчишками? У них всему-всему научиться можно. Пошли!
Ну что он наделал, Игорь? Завелся, потерял всякое соображение и здравый смысл!
Разве здравомыслящий человек привел бы Анку в гости к Жердяю?
Стоило ему пригласить Аню пбтанцевать, как она на согласилась, она выдохнула: ""Да!" - и первая положила руки на плечи Жердяя, так что он даже удивился.
- Ну, как вам нравится наша жизнь молодецкая, в смысле вечерняя?
- Я такую музыку люблю, - ответила Аня с восторгом. - Я вообще всякую такую жизнь люблю! Я замуж выйду, тунеядкой буду, на иждивении у мужа. По кабакам ходить буду!
Вот как она шутить умеет, не то что какая-нибудь деревенская девчонка, которая только и знает, что за коровой ходить и за курицей!
В квартире Жердяя было именно то, что Анка называла словом "кабак": полумрак, полумузыка, полунезнакомые люди... И девушки такие... Во всем фирменном. Все это Аня только в кино видала, не знала она, что и у них, на Семи ветрах, такая жизнь идет... вечерняя, молодецкая!
- Не знаю, как вы, Анна, а я больше люблю простую гитару... А из групп - наши. У наших гармония есть, они более мелодичны... А это что? Один только ритм...
- И слов не знаем! - согласилась Аня пылко. - Не поймешь, про что поется. Может, совсем и не про то, правда?
- Может, и не про то, - с намеком сказал Жердяй.
И что это Игорь ей знаки подает, возле магнитофона с мрачным видом сидя? Что он на часы показывает? Ведь рано еще, никто не уходит...
- "Веселые ребята" много записали. - Жердяй обнял Аню, прижал к себе, повел ее медленно. Никто бы из мальчишек в классе не решился так. Ане чуть ли не впервые
в жизни было стыдно, но она не сопротивлялась - здесь, у Жердяя, именно сопротивляться было бы стыдно.
- И "Песняры" много записали, - продолжал шептать ничего не значащие слова Жердяй. - А вот "Лейся, песня" - маловато.
- "Лейся, песня"? - Аня ослабела в руках- Жердяя, ноги у нее подкашивались, в глазах все мелькало от близости его лица. Что же это такое? Ни ухаживаний, ни записочек, и подруг не подсылал к ней, как в деревне у них делают, а вот так, сразу, с первой минуты... Что это такое?
- "Лейся, песня", - ласково объяснял Жердяй. - Вполне приличный ансамбль. Приходите, Анна, когда-нибудь... Послушаем "Лейся, песню"... Придете? Обещаете?
А пленка на магнитофоне - без перерыва. Ни минуты отдыха, одна мелодия кончается - сразу другая. Аня и остановила бы это бесконечное брожение в полумраке, в обнимку, но боится, что она упадет. Просто умрет она без рук Юры Жердева. Какая, оказывается, жизнь бывает! Вот знала она, знала, ждала!
- Вы говорите - "Анна". - Аня тоже на "вы", впервые она на "вы" с молодым человеком. Это взрослых волнует сердечное "ты", а Пугачевой Ане именно "вы" в новинку. - А меня все Анкой зовут, или по фамилии, или Анка-хулиганка... А в детстве Нюрой звали и даже Нюшкой... Я будто и забыла, что я Анна, - говорила Аня чужим, незнакомым ей самой голосом, и так умно говорила она. С Юрой Жердевым такой умной себя чувствуешь!
- А мы все забыли свои имена, - с грустью философствует Юра Жердев. Не знаем, кто мы и на что способны...
В каждом слове у него намек, и так жутко-радостно от его намеков! Да подхвати ее сейчас Жердяй на руки, да понеси он ее далеко-далеко - Аня и не шелохнулась бы, только прижалась бы к нему, бесконечно чужому и такому близкому.
Игорь все-таки улучил минутку, отозвал Аню в сторону, отвел в прихожую и попытался объяснить, что происходит, как на нее все смотрят, что о ней шепчут. Но Аня даже и не слышала его, не видела. Кто он? Разве они знакомы?
- Ну и что же, что я с тобой пришла? Я тебе сколько раз говорила и Сергею: не ваша я девчонка, и нечего за мной контроль устраивать!
Напрасно Игорь напоминал ей, что она всех насквозь видит, намекал на репутацию Жердяя - Аня смотрела в комнату, где Жердяй с другой танцевал, и не могла отвести от него глаз.
- Иди, все равно я с тобой домой не пойду! Я эти ограничения не люблю!
И тут Игорь увидел, что Аня неузнаваемо изменилась за этот час в доме Жердяя. Когда они шли сюда, она была совсем свой человек, а теперь? Голова поднята, глаза блестят, красота какая-то новая появилась... И воротничок на платье то и дело поправляет незнакомым Игорю женским движением, и светится вся, - но чужим, странным светом взрослой женщины светится... Вот она какая, оказывается, когда с другим! Кто он перед ней? Кто он перед Жердяем, с которым она так счастлива?
Игорь Сапрыкин схватил куртку и бросился вон.
Такие катаклизмы и землетрясения, гибель цивилизации и всемирное обледенение... Попробуйте, скажите Игорю, что это все мелочи жизни, чепуха, что жизнь длинная и еще много всякого будет в ней, - так он вам и поверит, как же. Разве он не сам видел Анку, эту дурочку, нет, эту дуру набитую - разве он не сам видел ее в объятиях чернявого Жердяя, студента-вечерника? И разве он не сам привел Анку в почти не знакомый ему дом, к Жердяю, с которым у него и дел-то было - пластинку перекупить или кассету магнитофонную достать?
Перед уроком биологии Сергей сказал:
- Хочешь, я этого Жердяя?.. Видел я его, ножки тоненькие.
- Не поможет, - уныло говорил Игорь. - По-моему, у нее не хватает. - Он повертел пальцем у виска.
- Хотя сейчас такие стали попадаться, - профессионально рассуждал Сергей, - худые, а жилистые. Скрутити "ой" не скажешь.
Вошла биологичка Раиса Федоровна, потребовала, чтьбы все встали как полагается:
- Ну что это - мы в девятом классе не умеем вставать! Книги листать всё!
И вызвала, как нарочно, Игоря!
- Расскажите, Сапрыкин: какие факты свидетельствуют о происхождении человека от животных?
Ну что в мире творится? Ну при чем тут факты о происхождении?
Если бы Игорь сидел, обливаясь кровью, или с выбитым глазом, или с переломанными руками - стали бы его спрашивать о происхождении человека от животных? Но у него же сердце разбито, душа кровью обливается, он глухой и немой - и его же еще и вызывать, его же еще и мучить?
- В ухе есть извилины, - тосковал Игорь у доски, - которые человеку не нужны. Не нужны они человеку в ухе... Не нужны...