— Звучит очень поэтично.
Она засмеялась.
— Ну, ты всегда стараешься вернуть меня на землю.
— Но делаю это не так уж и часто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят мистицизм.
— Только поэзия, которая отражает реальность, может быть поэтичной, — сказала Ридра.
— Хорошо. Но я все еще не понимаю, как ты собираешься разрешить загадку Вавилона-17?
— Ты действительно хочешь знать? — она коснулась рукой его колена. — Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующей диверсии.
— Да, верно, у тебя есть удостоверение звездного капитана. А сможешь позволить себе такое?
— Правительство субсидирует экспедицию.
— О, отлично. Но зачем?
— Я знаю с полдюжины языков захватчиков, но Вавилон-17 — не из их числа. И это не язык Союза. Я хочу найти того, кто говорит на этом языке; узнать, кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как ты думаешь — я смогу, Моки?
— Еще чашечку кофе, — он протянул руку куда-то в сторону и послал ей кофейник. — Ты задала хороший вопрос. Тут есть над чем подумать. Ты не самый уравновешенный человек в мире. Руководство экипажем космического корабля требуют особого психологического склада — у тебя он есть. Твои документы — как я помню, результат твоего странного... хм... брака несколько лет назад. Но тогда ты командовала автоматическим экипажем. А теперь это будут транспортники?
Она кивнула.
— Все мои дела в основном связаны с таможенниками. Да и ты тоже к ним относишься — более или менее.
— Мои родители были транспортниками. Я сама была транспортником до запрета.
— Тоже верно. Допустим, я скажу: «Да, ты сможешь это сделать»?
— Я поблагодарю и улечу завтра.
— А если я скажу, что мне нужно сначала с недельку повозиться над твоими психоиндексами, а тебе в это время придется жить у меня, никуда не выходить, ничего не писать, избегать всяческих волнений?
— Я поблагодарю... и улечу завтра.
Он нахмурился.
— Тогда почему ты беспокоишь меня?
— Потому... — она пожала плечами, — потому что завтра я буду дьявольски занята... и у меня не будет времени сказать тебе «до свидания».
— О, — напряжение на его лице сменилось улыбкой.
Маркус снова вспомнил о скворце.
Ридра, тоненькая, тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные двери рабочей оранжереи со своей новой находкой, называемой смехом — она только что открыла, как он получается у нее во рту. А он был по-отцовски горд, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, вновь стал девочкой, с короткими волосами, с дурными настроениями и вспышками раздражения, с заботой о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера шевелил кустики около стеклянной стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу.
Она спросила:
— Что это, Моки?
И он, улыбаясь ей, в белых шортах, запятнанных солнцем, сказал с расстановкой:
— Это говорящий скворец. Он будет говорить с тобой. Скажи «привет».
В черном глазу сверкало маленькое солнце, размером с булавочную головку. Перья сверкнули, из игольчатого клюва высунулся тоненький язык.
Ридра повернула голову, точно как это делают птицы и прошептала: «Привет».
Доктор Т'мварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица взглянула склонив голову на бок и монотонно произнесла:
— Привет, Ридра, какой прекрасный день, и я счастлива.
Ридра закричала.
Совершенно неожиданно.
Сначала Маркус решил, что девочка смеется. Но ее лицо исказилось, она замолотила руками по воздуху, зашаталась, упала. Она захлебывалась криком.
Т'мварба подбежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрывая ее истерические рыдания, повторяла: «Какой прекрасный день, и я счастлива».
Он и раньше наблюдал у нее припадки, но этот поразил его. Когда позже он смог поговорить с Ридрой об этом, она сказала, еле раскрывая побелевшие губы:
— Птица испугала меня.
А спустя три дня проклятая птица вырвалась и запуталась в антенной сети, которую они с Ридрой натянули для ее любительских радиоперехватов: она слушала гиперстатические передачи транспортных кораблей, находящихся в рукаве Галактики. Крыло и лапа попали в ячейки сети, птица начала биться о горячую линию, так что искры были видны даже в солнечном свете.
— Нужно достать ее оттуда! — закричала Ридра. Она показывала рукой вверх, но когда она взглянула на птицу, то даже под загаром стало заметно, как она побледнела.
— Я позабочусь об этом, милая, — сказал Маркус. — Ты просто забудь о ней.
— Если она еще несколько раз удариться о линию, то погибнет.
Но он уже пошел за лестницей. А когда он вышел, то увидел, что Ридра уже вскарабкалась по проволочной сетке на дерево, закрывавшее угол дома.
Через пятнадцать секунд она протягивала руку к птице. Маркус знал, что девочка чертовски боится горячей линии, но она собралась с духом и схватила птицу. Спустя минуту она была уже во дворе, прижимая к себе измятую птицу, лицо ее казалось вымазанным известью.
— Забери ее, Моки, — чуть слышно сказала Ридра дрожащими губами, — пока она не заговорила.
И вот теперь, тринадцать лет спустя, кто-то другой разговаривал с ней, и она сказала, что боится. Он знал, что она иногда пугается, но знал и то, что она может храбро смотреть в лицо своим страхам.
— До свидания, — сказал Маркус. — Я рад, что ты меня разбудила. Если бы ты не пришла, я бы сошел с ума от беспокойства.
— Спасибо, Моки, — ответила Ридра. — Хотя мне все еще страшно.
Глава 3
Дэниел Д. Эпплби, который даже мысленно редко называл себя полным именем — он был офицером Таможни — взглянул на приказ сквозь очки в проволочной оправе и пригладил рукой коротко остриженные волосы.