Доктор Хатэвэй признался в своей относительной некомпетентности в этой сфере, однако упомянутые технологии были ему нужны для успешного продвижения вперед в своих исследованиях.
«Проклятие», — подумал Романенко.
Это не специалист по вирусам.
Тогда чем он занимается?
«Кретин, — тихо произнес его внутренний голос. — Это же написано аршинными буквами: специалист по генно-модифицированным живым существам».
Он создает новых животных.
И хотя картина опять выглядела по-другому, все стало ясным, будто попало под ослепительно-яркий неоновый свет истины.
Часть третья
AMERIKA ON ICE[85]
Индивидуальность — это проблема стратегической обороны.
22
Теперь она стала живой звездой. Она сияла, испуская лучи в бесконечном диапазоне частот. Она была копошением всех живых существ на Земле, и она же была огнем, который клокотал в недрах планеты. Она была множеством, одновременно оставаясь одним созданием, она была процессом в чистом виде, лишенным всяких покровов, как сеть нервов какого-нибудь организма, с которого живьем содрали кожу.
Она была приливом и отливом. Ее рот мог произнести слова на всех языках мира, замкнутых в вечно меняющееся кольцо, подобно змее, кусающей свой хвост. Ее тело рождало невиданную, пышущую огнем математику, которая описывала все создания и все частицы Вселенной. Она была принцессой обезьян, пьющей хрустально чистую воду источника мудрости. Она была непрерывным потоком, матрицей мечтаний и путей их реализации во времени и пространстве.
Она была будущим — реальностью, чье неминуемое наступление создает волну вероятностей, которые предшествуют ей в бесконечно обновляющемся настоящем.
Стрелка компаса времени, внезапно начавшая вращаться, объемное, термодинамическое, абсолютное восприятие, фрактальная уверенность в том, что становишься родоначальницей новой ветви человеческого рода — ветви хрупкой, виртуальной, призрачной и, если можно так выразиться, невозможной. «Мы полагаем, что мутация, порождающая шизофреников, — лишь переходный этап, — как-то поведал ей Даркандье, важнейший из сотрудников Винклера. — Этап необходимый, но все равно проходной. Шизофреник — мост между человеком и сверхчеловеком. Хотел бы я знать, что об этом сказал бы Ницше!»
Да, она была цветком-сетью, всегда открытой для всех форм жизни, оказывающихся в ее досягаемости. Вся эта внешняя машинерия — плоть, кровь и низковольтное электричество — теперь стало лишь частным проявлением деятельности процессора космического масштаба, о существовании которого она всегда подозревала. Теперь присутствие этого процессора ощущалось в каждом выплеске ионизированных частиц из галогенной лампы, в каждой пылинке, в каждом сне какой-нибудь бродячей кошки.
Все вокруг нее теперь вибрировало на частотах, близких к частоте колебания биологических тел. Все было живым, все светилось, все чудесным образом стало возможным, все поддавалось прогнозу, поскольку все было реальным.
На экране телевизора всемогущий бэттер команды «Экспо» врезал по мячу с такой силой, что тот улетел выше защитной сетки примерно на тридцать метров. Ее сознание растворилось в сине-оранжевых всполохах кинескопа на электронно-лучевой трубке. Она видела каждое движение игрока разложенным на составляющие, как на отдельных кадрах замедленной съемки, предугадывала направление полета мяча на метр вперед, ее мировосприятие теперь основывалось на впрыскиваниях доз чистого, незамутненного знания.
Она больше не вспоминала о собственной центральной нервной системе, не беспокоилась о ее состоянии. «Шизопроцессор», пользоваться которым ее научили доктора Винклер и Даркандье, отныне полностью растворился в ее новом мозге-космосе. Он присутствовал в каждой частице ее сознания, позволяя совершенно естественным образом думать о том, что делает ее тело, воспринимать его в каждую отдельно взятую секунду, но делать это совершенно спокойно, без давления психотического стресса — так, как будто она задавала параметры автоматической системы, контролирующей оптимальный скоростной режим «крайслера-вояджера».
Например, она знала, что плата электронной схемы телевизора выйдет из строя через три месяца, и в то же время знала, что если повернется к Торопу, тот увидит, как ее глаза светятся, испуская лучи на самой грани ультрафиолетовой части спектра. Но это явление связано не с отражением световых волн, исходящих от кинескопа телеприемника, а с мутациями, происходящими во всей структуре ее ДНК.
Когда Мари Зорн в первый раз заговорила с Торопом по-голландски, «Экспо» снова встречались с «Indians». Маленькую гостиную освещала только настольная лампа, стоявшая на подоконнике. Они были одни. Ребекка спала в своей комнате, с наушниками от плеера «Walkman» в ушах. В матче-реванше монреальцы брали верх над кливлендцами. Вечерок обещал быть тихим.
«Новый бэттер-латиноамериканец „Экспо“ — это настоящее сокровище», — подумал Тороп, после того как парень совершил двадцать девятый в сезоне прямой обход всех баз (о чем сообщала статистика в углу экрана). И тут на другом конце дивана зашевелилась Мари. Тороп украдкой взглянул на девушку и понял, что она пристально смотрит на него. Затем Мари сказала:
— До сих пор не могу понять правил этой игры.
Тороп застыл на месте.
Ее голос был на пол-октавы ниже, чем обычно, и девушка обратилась к нему на фламандском диалекте с отчетливым итальянским акцентом.
Почему-то Тороп воспринял это как должное. Мари говорила с ним на староголландском языке с заметным венецианским акцентом. Почему бы и нет, ведь девушка — шизофреник, и она может выкинуть все что угодно.
Во взгляде Мари было что-то непостижимое. Ее глаза излучали настолько мощную, почти электрическую энергию, что Тороп совершенно отчетливо видел, как светится ее зрачок, будто к зрительному нерву кто-то подсоединил маленький телеэкран.
Тороп встряхнулся. Ладно, допустим, он покурил «травки», но один-единственный косяк, пусть даже сорта «Кимо», не вызывает галлюцинаций, а то, что он видел, вряд ли действительно могло быть свечением телеэкрана.
Тороп повернулся лицом к девушке. «Ее глаза испускают сияние, — подумал он. — В этом больше не может быть сомнений. Что за…»
— Почему вы не задаете мне важный вопрос, господин Торп?
Все тот же тембр голоса. Тот же старинный фламандский с аристократическим итальянским акцентом.
На лице Мари Зорн читался вызов. Она не отводила от собеседника глаз — да, тех самых проклятых глаз с их ультрафиолетовым свечением, означавшим, что в комнате вот-вот вспыхнет ссора.
— Какой вопрос? — произнес Тороп по-голландски.
— Не прикидывайтесь идиотом.
— Я кто угодно, только не идиот.
Глаза девушки сверкали все ярче.
— Вы должны спросить: почему вы стали шизофреником, Мари? Или — как вы до этого докатились?
Тороп попытался выдержать синее пламя ее взгляда, но в конце концов сдался и перевел глаза на экран телевизора. Питчер Кливленда только что лишил свою команду базы номер три.
— Что вы хотите сказать? Вы имеете в виду Романенко и Горского?
— Ну наконец-то, — продолжила Мари с наигранным весельем, — я уж думала, что вы никогда этого не скажете.
— В моем деле важно поменьше говорить.
Мари снова вздохнула:
— Господин Торп?
Ее глаза метали тысячу молний в секунду. Тороп был бы сражен наповал, если бы его случайно задел любой из этих разрядов.