— Как бы вам помочь? Сколько вам лет?
— Да много уж — 35. Я нынче ехал к вам и думал — молодость уже прошла.
— Да, но теперь самые лучшие, самые важные годы.
Л. Н. ушел к себе, а потом опять вышел и сказал по- французски: — Трубецкой, еще есть на полу место, не облитое керосином.
Все расхохотались, а Л. Н. ушел к себе.
Дело в том, что Трубецкой пробовал писать Л. Н. красками, обмывал кисти керосином, и все вокруг себя облил им.
7 июня. Мне нездоровилось. Я поехал в Ясную рано, чтобы посоветоваться с Никитиным. Приехал во время обеда. Утром Белинький, проезжая из Ясной, сказал, что Л. Н. спал до десяти и что там настроение угнетенное, вероятно от погоды. (Я хорошо знаю, что это за погода!)
Когда я вошел, Л. Н. сказал:
— У вас вид лучше, или наружность обманчива?
Я сказал, что второе вернее.
Александра Львовна сказала мне:
— Мне нужно вам кое‑что рассказать.
Когда я подъезжал к Ясной, я видел хромую даму или девицу, которая подходила к усадьбе. Во время обеда раздались под окнами со стороны сада (она стояла на каменном балконе) крики:
— Л. Н. дома? Хозявушки, можно видеть Л. Н.
Душан Петрович вышел и, вернувшись, сказал, что она хочет видеть Л. Н. Л. Н. рассмеялся и сказал:
— После принятия пищи. Вы не знаете этого? — спросил он Никитина и рассказал ему анекдот про армянина. — Ну, сыграем! Только вам скучно со мной играть, — сказал Л. Н. мне.
Он пошел к даме, а я — к Никитину советоваться о своем здоровье.
Потом мы играли в шахматы. Сыграли три партии. Л. Н. одну выиграл. Сначала сидела Софья Андреевна и разговаривала с Марией Николаевной, потом все ушли. Я спросил Л. Н. об его отъезде к Черткову.
— Я собираюсь, да Софья Андреевна нынче в очень дурном духе. Но я непременно поеду. Мне ничто не мешает. Не знаю, как Саша. Она хотела с Никитиным поговорить. Если она не поедет, я с Булгаковым поеду.
Снизу раздавались гитара, балалайка, веселый смех Александры Львовны (Никитин нашел ее здоровье удовлетворительным, и это ее подбодрило), песни… Мы кончили играть. Л. Н. пошел к себе. Я на всякий случай стал прощаться и сказал ему:
— Я рано уеду нынче.
— Нет, посидите. Мы еще увидимся. Я туда вниз приду.
Я пошел вниз. Пришел С. Д. Николаев и отправился ко Л. Н. Внизу Душан Петрович плясал вприсядку. Было очень мило. Потом заставляли всех по очереди петь народные песни. Трубецкой пел миланские, Душан словенские и венгерские. Дальше все стали отказываться. Очередь дошла до меня. Я сказал, что петь не могу и свое уже отыграл на фортепьяно. Никитин стал просить сыграть. Я сказал, что еще третьего дня всем надоел.
Александра Львовна сказала:
— Я Александра Борисовича никогда не прошу. Это Жули (Ю. И.Игумнова) всегда приставала. Вот пусть Дмитрий Васильевич попросит, — прибавила она не без ехидства.
Я сказал, что немного поиграю, и попросил привести свою лошадь. Александра Львовна пошла ко Л. Н. и, вернувшись, сказала:
— Как папаша обрадовался!
Я стал играть (мелкие пьесы Шумана и Шопена). Л. Н. пошел за Софьей Андреевной, и Александра Львовна побежала за ним. Вернулись без нее…
Потом среди игры он опять сказал:
— Подождите, я схожу за Софьей Андреевной.
Но она опять не пошла…
Л. Н. удивлялся аккомпанементу Fis‑dura’Hoft прелюдии Шопена. Я сказал, что это действительно замечательно написано.
Л. Н. сказал мне:
— Вы это удивительно сделали.
Потом (в угловой комнате) я спросил Александру Львовну, что она хотела мне рассказать.
Оказывается, Л. Н. утром сказал Софье Андреевне, что он просит, чтобы черкеса в Ясной больше не было. Слово за слово, началась истерика и т. д.
Софья Андреевна положительно доведет Л. Н. до болезни, если не до смерти.
Л. Н. был у себя. Мы с Александрой Львовной в маленькой гостиной говорили о поездке к Чертковым. Л. Н. вышел и спросил:
— О чем вы?
— Мы по поводу поездки к Чертковым.
— Ну, что ж, ты едешь?
— Не знаю, папа. Никитин не позволяет.
— Да тебе там все устроят.
— Ну, всего нельзя. Он мне разные веши посоветовал.
— Это пустяки. Он милый, но я ничему этому не верю. Вот, как мама. Я не говорил с ней. Она так раздражена нынче. С ней нельзя ни о чем говорить. Ты завтра скажи, когда можно будет, если она будет в лучшем духе, что ты едешь со мной.
— Если я скажу, что я еду, еще хуже будет. Я все дело только испорчу.
— Я думал, ты скажешь, чтобы вообще заговорить о поездке.
Л. Н. подошел к своей двери и прибавил:
— Мне показалось, что это она… А если ты не поедешь, мне Булгаков поможет. Он все равно поедет.