— А что такое усилие?
— Усилие? Усилие — это упражнение нашего духовного начала.
— Добролюбов говорит, что не надо бороться с мелкими страстями, — сказал Сутковой, — а нужно освободить Бога в себе, а если божественное начало во мне проявится, то мелкие страсти и соблазны сами отпадут.
— Аминь, аминь… Это с другой стороны то самое, что я говорю.
— Вообще все определения опасны — сказал я, — даже такие, как усилие, рост, потому что они заимствованы из материальной области и потому неприложимы к духовному началу, которое не может ни расти, ни изменяться.
— Разумеется, но усилие и не относится к духовному началу. Духовное начало вечно и не может ни расти, ни изменяться; но наша деятельность состоит в том, чтобы все расширять пределы, в которых оно проявляется. Мы должны делать усилие, чтобы устранять все, мешающее его проявлению.
— Вы, — сказал Чертков, — все это лучше меня скажете, но мне кажется, что усилие непременно должно быть во имя чего‑нибудь. Прежде должно быть во мне нравственное начало, во имя которого делается усилие, а усилие само по себе ничего не стоит, да и невозможно.
— Совершенно верно! А всякое усилие радостно и дает благо. Даже в грубоматериальной области: чем меньше есть, тем больше удовольствия дает пища — не говорю уже о половом воздержании. Я очень люблю превосходное изречение Магомета: «Самая вкусная пища — это дурное слово, которое не сказал, а проглотил у себя во рту».
Потом Л. Н. прибавил:
— Сознание своего «я» — это сознание божественного начала в пределах. Сознание божественного начала вне моего «я» — это Бог.
Сутковой сказал:
— Добролюбов разделяет людей на таких, которые в религиозной области перехватывают, и таких, которые недохватывают. Первые — это церковники, а ко вторым он причисляет вас, Л. Н. У Добролюбова главное — молитва.
— Зачем молитва? Это мистицизм.
— Что такое мистицизм?
— Мистицизм состоит в том, чтобы оперировать над тем, что есть основание жизни.
— Я не добролюбовец, а только передаю его ученье. Они говорят: когда мы друг с другом общаемся, может быть, что мы и без слов будем понимать.
— Это, как исцеление больных? — спросил Л. Н.
— Ну как же — влюбленные понимают друг друга через пожатие руки, с одного взгляда.
— Это у них значит только, что они готовы к половому акту.
— Почему? Может быть просто близость.
— Однако всегда этим кончается, — сказал Л. Н.
— Ну, хорошо, можно просто взять любящих, друзей.
— Что ж из этого следует? Не то что с другом, с купцом, который хочет надуть, — я вижу по его глазам, а он по моим, что я это понимаю.
— Слова часто бывают недостаточны для выражения чувств, — заметил Сутковой.
— Я говорю: есть понятия метафизические, которые надо оставить, — о них нельзя говорить. Как я уже говорил, вам, больше всего мы знаем то, что меньше всего понимаем.
— У людей для взаимного общения есть орудия менее грубые, чем слова.
— Да отчего же? — удивился Л. Н. — Да ведь слово, когда я скажу: это сахарница, — никто не подумает, что это корова. Драгоценна эта точность слова.
— Точность в ущерб содержанию, — сказал Сутковой.
— Я принужден вам сказать то же, что тем, кто признает догматы: мне это не нужно. Может быть, другим, это нужно. Мне не нужно причастие, а попу нужно. То же и Добролюбов, и я думаю, что не для хороших слов это нужно.
— Для чего же?
— Я не знаю. Мощи, искупление — я понимаю. Мне ясно, что искупление дает веру в спасение; а зачем нужно Добролюбову его молчание — беру свои слова назад — не знаю.
— Мне нужно, — сказал Сутковой, — учение Добролюбова как противоядие: я весь погружен в научные суеверия и от этого готов впасть в противоположные.
— Нужно понять только, что сколько бы мы материальные явления ни складывали в какие‑нибудь формы, из них не выведешь духовного начала. Как поймешь, что понятия о духовном не выведешь из материального мира, — все становится ясно. Еще Кант доказал, что пространство и время только формы нашего мышления. И этого достаточно, чтобы перестать верить в законы материи как основу жизни… Это поразительно, что вы сказали: с одной крайности на другую.
— Он хитрый… — сказал Николаев. — Мне кажется, он видит, что мы слабы со своими свободными взглядами, и его интересует узнать, где источник этой слабости — почему друзья Добролюбова оказывают такое сильное влияние?
— Вот, вот, — заметил Л. Н. — Материалистическое воззрение смотрит на последствия. Это самое слабое учение. Влияние! Я один должен жить до самой смерти, а ему важно материальное влияние на людей.