Мне было и дорого и совестно слушать, так как я знаю, как далека моя игра от этой оценки.
Мы уехали. По дороге случилось приключение. Была необыкновенная темнота и сильная гроза. Я сел с Булгаковым в плетушку, Чертков на козлы, а Миша Зайцев (молодой крестьянин) верхом на мою лошадь. На полдороге от деревни до первого пригорка мы перекувырнулись. Все вылетели на землю; я успел благополучно соскочить, иначе плетушка и все сидевшие в ней полетели бы прямо на меня. Одна оглобля сломалась. Лошадь выпрягли и решили идти пешком, оставив плетушку на месте до утра. Я сел верхом на свою Жучку и поехал вперед. Было немного жутко и необыкновенно красиво: ливень, небо разверзалось от ослепительных молний, раскаты грома. Я весь мокрый приехал домой и послал к Чертковым, чтобы оттуда вышли с фонарями навстречу.
Все кончилось вполне благополучно.
16 июля. Нынче, ввиду того, что Л. Н. обещал приехать к Чертковым, снова, как все последние дни, все было наготове, так как он хотел переписать завещание, чтобы прибавить в нем, на случай смерти Александры Львовны, Татьяну Львовну. Делается это главным образом потому, что и ему, и Александре Львовне было бы больно, если б впоследствии Татьяна Львовна подумала, что Л. Н. не доверял ей.
Днем мы с женой ходили к Чертковым, и только что вернулись домой обедать, как за нами прибежали и сказали, что Л. Н. приехал. Мы поспешили туда. Л. Н. был у Анны Константиновны. Все мы пошли наверх. Я с Владимиром Григорьевичем пошел в его комнату, находящуюся рядом с той, где Л. Н. хотели снять цветной фотографией. На случай если б приехала Софья Андреевна, его можно было бы провести сразу туда.
Чертков привел Л. Н. наверх. Л. Н., здороваясь со мной, два раза крепко пожал мне руку. Он сел за стол и попросил меня диктовать с данного Муравьевым текста, тождественного со старым, но с прибавкой, что на случай смерти Александры Львовны раньше Л. Н. — все переходит Татьяне Львовне.
Л. Н. был, видимо, взволнован, но писал быстро и не ошибался. Когда он дописал, то сказал мне:
— Ну вот, как хорошо!
К концу подошли Чертков и Сергеенко. Потом позвали Анатолия Дионисовича Радынского (один из помощников Черткова) и Мишу Зайцева. Л. Н. подписал при них завещание и, обратившись к ним, сказал: «Благодарю вас», — и вышел.
Пока свидетели подписывали завещание, Тапсель успел снять Л. Н. Говорят — неудачно: Л. Н. двигался и было плохое освещение.
Когда я сошел вниз, Л. Н. привели уже лошадь. Из Ясной прискакал Булгаков, которого послала Софья Андреевна, боясь, что Л. Н. поехал один.
Заходила гроза, прошедшая мимо.
Вниз на двор проводить Л. Н. высыпала вся колония. Когда я подошел, он разговаривал с Анной Константиновной и моей женой. Провожать Л. Н. поехал Миша Зайцев.
Часов в пять приехала Варвара Михайловна и рассказала нам, что ее послала Софья Андреевна, которая опять волновалась, подозревая, что Александра Львовна поехала в Тулу за дневниками. Софья Андреевна встретила Л. Н. с часами в руках и сказала:
— Ты, Левочка, уехал в двадцать минут третьего.
Л. Н. поправил ее:
— Если уж быть точным, то я уехал в половине третьего.
Софья Андреевна иронически заметила:
— Впрочем, тебя там снимали для пополнения коллекций, я понимаю, что ты задержался.
Еще утром Софья Андреевна спрашивала Л.H., кто увез из Ясной дневники. Л. Н. не помнил. Когда он вернулся, она стала говорить ему, что он обещал ей узнать. Он сказал, что в декабре их увез, кажется, Сергеенко, которому передала их Александра Львовна. (Л. Н. забыл. Дневники увез я.)
Софья Андреевна сказала Л. Н. о Черткове:
— Довольно один раз в день видаться! Я не хочу его видеть сегодня.
Софья Андреевна послала Варвару Михайловну в Телятенки сказать, чтобы Чертков нынче не приезжал, под предлогом, что приехали племянницы, и Л. Н. хочет побыть с ними. Л. Н. подошел к Варваре Михайловне, очевидно, чтобы попросить ее передать что‑то Черткову, но Софья Андреевна сейчас же подошла к ним, и он ничего не сказал.
Софья Андреевна сказала Варваре Михайловне:
— Он сам мне теперь его дал в руки: захочу — и не будет Чертков бывать!
Вечером я поехал в Ясную довольно рано, так как мне нездоровится, и я хотел не поздно вернуться домой.
Я застал Л. Н. на балконе с американцем. Он увидал меня и радостно, как мне показалось, закричал: «А!». Л. Н. хотел играть в шахматы на балконе, и я принес их туда.
Л. Н. спросил меня:
— Что вы такой бледный?
Я сказал, что мне нездоровится нынче и что я почти ничего не ел.
— Вы очень бледны, — повторил Л.H., — да и я нехорошо себя чувствую, тоже почти не ел, так что мы приблизительно в одинаковом состоянии, и оба будем плохо играть.