С балкона подошел Лев Львович и стал слушать. Александра Львовна спросила:
— Что она тебя тогда только разбудила ночью или еще приходила?
— Она иногда приходит. Только я часто просыпаюсь, так что это меня не будит. Она услышит, что я кашляю, и зайдет… А ты почему спрашиваешь?
— Я так.
Л. Н. сказал:
— Доктора советуют разные меры: ванны, прогулки, рано ложиться.
Лев Львович вмешался:
— А то это Бог знает что такое: мама ночи не спит, волнуется, не ест ничего.
Я опять собрался уезжать. Л. Н. удержал меня:
— Нет, оставайтесь.
— Я завтра, вероятно, не приеду, — сказал я.
— Отчего?
— Брат в Москву уехал, и я хочу со своими остаться, а то им одним будет скучно. Да я вам всем уж, должно быть, надоел — езжу каждый день.
— Нет, мы так к вашему приятному обществу привыкли, что было бы странно без вас.
Пошли на балкон. Л. Н. стал с Елизаветой Валериановной припоминать Покровское, имение Елизаветы Валериановны, в котором он много лет не был. Он вспоминал старый серый дом, от которого теперь и следа давно нет. Вспомнил тетку Елизавету Александровну, сестру Татьяны Александровны Ергольской, на которой женился Петр Иванович Толстой, дед Елизаветы Валериановны.
Лев Львович ушел к Софье Андреевне и докторам.
Л. Н. спросил Александру Львовну, как отнесся Душан Петрович к приезду докторов.
— Я спросила его. Он подумал и сказал: «Безразлично». — Все рассмеялись.
— Экая умница! — сказал Л. Н. Александра Львовна сказала:
— Он потом прибавил: «Впрочем, хорошо, потому что можно будет на них ссылаться».
— Да, это очень хорошо, — подтвердил Л. Н. и, обращаясь к Александре Львовне, сказал:
— Потом, это ты, кажется, Саша, говорила, что не на все надо ей отвечать? Совершенно верно. Надо говорить: «об этом я не стану говорить». А то объяснишь что‑нибудь, она прицепится к новому, и так конца нет.
— Это не я сказала, а поумнее меня.
— А кто?
— Батя (В. Г.Чертков). Еще, папа, — это Таня совершенно верно сказала, — не надо никаких слов давать.
— Да, да…
Софья Андреевна еще вчера искала свою красную книжечку с какими‑то выписанными изречениями. Она спросила Л.H., можно ли поискать у него. Это был предлог поискать дневник Л.H., так как она не знает, куда он теперь его кладет. Л. Н. сказал: «пожалуйста»; а сам отнес свой дневник в комнату к Александре Львовне и сунул его в комод с бельем. Комод оказался Варвары Михайловны. Об этом он сказал Александре Львовне. Когда мы сидели на балконе, Александра Львовна спросила его, принести ли ему дневник. Он сказал:
— Да, я всегда на ночь пишу.
— Представь, папа, мамашина книжечка оказалась засунутой в то же самое место!
Все рассмеялись, а Л. Н. сказал:
— Они там познакомились.
Говорили о тяжелом состоянии Софьи Андреевны, о том, что доктора не нашли у нее никакой душевной болезни, а только истерию. Александра Львовна и Елизавета Валериановна говорили, что у Софьи Андреевны бывают иногда ужасные глаза (я много раз замечал это), бегающие и стеклянные. Л. Н. сказал, что не замечал и обратит внимание.
Александра Львовна заметила:
— И что это… мечется взад и вперед?!
— Вот кто ужасен, — сказал Л. Н. — Что он делает, что он делает! Я должен сознаться, мне совестно это говорить, но если б он уехал, это было бы такое облегчение, такое … — он даже рукой махнул. Еще К… тоже, — прибавил он. Мы все стали заступаться за… и сказали, что он просто болтал без определенной злой цели.
Л. Н. ничего не возразил. Потом он сказал:
— Пойду туда.
С крыльца он вернулся и в дверях балкона сказал:
— Не пускайте Гольденвейзера!
— Вот как папа к вам привязался, смотрите не возгордитесь, — сказала Александра Львовна.
Я должен был еще остаться, хотя уж было больше одиннадцати. Еще прежде кто‑то пришел сверху и отправил лошадей, сказав, что Россолимо останется ночевать.
С Софьей Андреевной обсуждали вопрос о гонораре Россолимо, и она просила Александру Львовну спросить у Никитина. Немного погодя все пришли сверху и стали чай пить.
Я сказал Софье Андреевне:
— Я еще тут.
— Да, мне Л. Н. говорил, что вас оставил. Он вас без памяти любит.
Л. Н. стал прощаться. Я наконец тоже уехал.
Прощаясь со мной, Л. Н. сказал на крыльце:
— Может быть, смилуетесь и приедете завтра?
Уходя с балкона, я слышал, как Софья Андреевна сказала: