Вы же с вашей стороны, не отдавая себе отчета в том, до какой степени Софья Андреевна и некоторые из ваших детей пренебрегают выражаемыми вами желаниями относительно ваших писаний, продолжали от времени до времени записывать некоторые ваши распоряжения в этой области.
Так, например, вы уже много лет тому назад записали в ваш дневник, что желаете, чтобы после вашей смерти все ваши неизданные писания были рассмотрены мною совместно с Софьей Андреевной с тем, чтобы отобрать в них то, что заслуживает издания. Уже зная в то время виды Софьи Андреевны на эти писания и потому понимая совершенную невозможность подобной моей совместной с нею деятельности, я, однако, не находил тогда уместным пытаться нарушить ваши, трогавшие мое сердце, иллюзии относительно Софьи Андреевны.
Однажды во время прогулки вам сделалось дурно, и дочери вашей Марье Львовне еле удалось добраться с вами до дома. Думая, что вы умираете, вы продиктовали ей ваше завещание, в котором приблизительно повторили то, что было вами высказано в вашем газетном заявлении и в упомянутой записи в дневнике. Сохранить это завещание вы поручили Марье Львовне. Но Софья Андреевна, которая вскоре об этом узнала, уверила вас, что нахождение этого завещания у Марьи Львовны внушает ей, Софье Андреевне, такое непреодолимое дурное чувство к Марье Львовне, что оно может пройти только, если вы передадите бумагу на хранение ей, Софье Андреевне. К крайнему огорчению Марьи Львовны, для которой поведение Софьи Андреевны было шито белыми нитками, вы так и сделали. Отношения Софьи Андреевны к Марье Львовне после этого нисколько не улучшились, но завещание ваше Софья Андреевна, по- видимому, уничтожила. По крайней мере после смерти Марьи Львовны Софья Андреевна, предполагая, что никто не знает об этом завещании, говорила и мне и другим, что никаких других распоряжений ваших касательно ваших писаний не существует, кроме когда‑то помещенного вами в газетах заявления, не имеющего никакой законной силы.
Вы еще раз или два писали в вашем дневнике вроде кратких завещаний вашей семье, причем всегда упоминали о том, что писания ваши второго периода должны оставаться и после вашей смерти общим достоянием. Софья же Андреевна с своей стороны продолжала утверждать, что писания эти станут собственностью семьи. Дошло наконец до того, что Софья Андреевна уже не только в вашем присутствии откровенно говорила о недействительности ваших распоряжении относительно ваших писаний, но даже не постеснялась вступать с вами по этому поводу в пререкания, как будто нарочно желая, чтобы вы знали о положении дела и отсутствием вашего вмешательства как бы санкционировали ее поведение.
В дневнике у меня дословно записана одна из таких сцен, случайно происходившая в моем присутствии. Приведу из нее следующий отрывок:
«4 декабря 1908….Софья Андреевна, обращаясь ко Л.H., раздраженно утверждает, что собственность всех его когда- либо написанных неизданных сочинений принадлежит семье. Л. Н. возражает. Она бежит к себе в комнату, приносит исписанный своей рукой карманный дневник и читает оттуда свою же запись о том, что Л. Н. отдал в общую собственность только те его писания, которые появились после 1881 года, а не те, которые хотя и были написаны после 81–го года, но при его жизни не появлялись в печати. Л. Н. опять начинает возражать. Она его перекрикивает. Он наконец решительным авторитетным тоном заставляет ее выслушать его. (Она только что говорила, что хлопочет не о себе, но что дети ее могут предъявить свои права.)
— Ты воображаешь, что дети наши какие‑то мерзавцы, которые в самом дорогом мне захотят сделать мне противное, — сказал Л. Н.
— Ну, насчет мерзавцев я не знаю, но…
— Нет, дай мне договорить. По — твоему выходит, что самую большую пакость, какую только возможно мне сделать, — это сделают мне дети. Больше пакости сделать мне нельзя. Ты знаешь, что у меня были основания, по которым я отказался от этих прав, — основания моей веры, и что же, ты хочешь, чтобы основы эти были лицемерием? Я отдал вам состояние, отдал сочинения прежние, оказывается, что должен отдать свою жизнь — то, чем живу. И так я ежедневно получаю ругательные письма, обвиняющие меня в лицемерии. А ты хочешь, чтобы я на самом деле стал лицемером и подлецом… Удивительно, как ты сама себя мучаешь без всякой надобности.
И он вышел из залы к себе, решительно притворив за собой дверь…
После этого Софья Андреевна вместе с названными вашими сыновьями вперед условились, что лишь только вы умрете, они заявят свои юридические права наследства на все ваши неизданные писания и бумаги; а в случае, если это окажется нужным, обратятся прямо к государю за поддержкой против тех «толстовцев», которые захотят похитить у них их «семейное достояние».