Л. Н. сказал на это:
— Как это, Машенька, ты все это помнишь?! А вот я сегодня какое словцо слышал, нет — нет и вспомню.
И Л. Н. рассказал, как в этот день за обедом пришел необыкновенно назойливый нищий, стал у балкона, начал говорить, как он счастлив видеть и приветствовать Л.H., делал руку под козырек. Ему что‑то подали, он не удовлетворился, пошел на кухню и стал еще что‑то выпрашивать с необыкновенной назойливостью. После обеда, когда Л. Н. проходил с балкона на крыльцо, Илья Васильевич, указывая на нищего, сказал Л.H.: «Да, этот у попа кобылу выпросит!»
Я ушел с балкона и собрался домой. В передней я разговорился о чем‑то с Александрой Львовной и Гусевым. Тут же была Варвара Михайловна Феоктистова и еще кто‑то. Вошел Л. Н. и сказал:
— Ну, давайте хоровод водить!
Мы взялись за руки и стали весело вертеться. Л. Н. смеялся и звал Илью Васильевича присоединиться к нам. В это время в ту же дверь со двора вошла Софья Андреевна. Сразу все остановились, руки упали, стало неловко. Она хотела присоединиться к нам, но настроение изменилось, никому уже не было весело…
Еще в июле приезжали фотографы из Петербурга делать снимки для «Нового Времени» по поводу юбилея Л. Н.
Они снимали целых два дня беспрестанно. На второй день мы с женой были. Очень было неприятно, Л. Н. чувствовал себя очень нехорошо. Он сказал мне на мой вопрос, не устал ли он:
— Нет, не устал, а мне просто стыдно на старости лет такими глупостями заниматься.
Л. Н. по жребию вышло играть в шахматы не со мной, а с Михаилом Сергеевичем Сухотиным. Мне было обидно, так как и за шахматами снимали, а я так часто играю со Л.H., что хотелось бы иметь такой снимок на память.
По поводу прекрасного изречения Маццини, помещенного в «Круге Чтения», Л. Н. сказал о Маццини:
— А вот революционер был!
Потом еще прибавил:
— У меня была его записка. Когда я был у Герцена в Лондоне, ему подали записку. Он меня спросил: «Знаете, от кого это? От Маццини». Я у него выпросил эту записку на память, и она у меня долго сохранялась. Как‑то недавно я ее, кажется, куда‑то бросил.
Вечером сидели за чаем на балконе.
Л. Н. сказал Михаилу Сергеевичу:
— Как хороша старость! Я нынче думал: если бы молодые люди могли так чувствовать, как в старости. Как мой Миша, например, и другие, живут их жизнью, они не видят всего безумия такой жизни… Но нельзя и требовать, чтобы человек молодой видел все так же ясно, как видишь в старости.
Потом как‑то зашел разговор о русском языке, и Л. Н. выразил сожаление, что многие прекрасные старые слова и выражения, которыми так богат русский язык, выходят из употребления.
Л. Н. привел слово «верста»; верста — верстать, разверстывать, от этого и мера — верста, и сказал:
— Есть отличное выражение: он ему не верста.
Дня три тому назад Л. Н. заметил, что ни на одном языке нет стольких оттенков для названия старика: старик, старичок, старец, старче, старина, как на русском.
Пришел Николаев. Заговорили, конечно, о земле. Л. Н. сказал мне и Николаеву — мы стояли у входа на балкон:
— Я рад, что писал царю, а потом Столыпину. По крайней мере я все сделал, чтобы узнать, что к ним обращаться бесполезно. Я думаю про Столыпина: какая ограниченность! Он мог бы в истории сыграть важную роль, а вместо того делает самое ужасное дело развращения народа (по поводу плана правительства о хуторском хозяйстве).
10 августа. Л. Н. болен, у него давно, уже недели три, закупорка вен в ноге. Было лучше, а вчера присоединилась простуда — жар. Сегодня болезнь, почти проходившая, распространилась вверх по ноге — грозит сердцу…
Л. Н. работает над третьим «Кругом Чтения»; работой этой он очень дорожит. Он работал над ним весь прошлый год, потом отложил. Теперь он работает так: весь материал разделен на тридцать один отдел, по числу дней в месяце. Отделы: «Бог», «Я — в настоящем», «Смирение», «Любовь» и т. д. В каждом отделе двенадцать дней, т. е. первые числа всякого месяца, потом вторые и т. д., все двенадцать на одну тему.
Л. Н. сказал:
— Это будет, я надеюсь, совершенно полно и ясно выраженное мое мировоззрение.
Я прочитал два отдела. В этих изречениях — простота и ясность, соединенные с величайшею серьезностью и значительностью.
Л. Н. считает эту работу в черновом виде законченной. Он в последнее время работал по одному отделу в день. Вчера сделал двадцать девятый. Он говорил как‑то Душану Петровичу, что хотел бы еще две недели прожить, чтобы довести эту работу до конца.