Л. Н. рассказывал о немецкой книге о Гете (Дитриха), которую ему прислал автор с просьбой написать свое мнение. Л. Н. сказал:
— Я ответил на его письмо учтиво, что в его книге много нового, нужного, но не писал ему подробно.
— Удивительно! Еще в 24–м году Гете писал, что искренность почти невозможна в искусстве благодаря множеству газет, журналов, критик: художник читает их, невольно к ним подлаживается, и не может быть вполне искренним. Что бы он сказал в наше время?!
Поленов прислал Л. Н. альбом снимков со своей выставки из жизни Христа. Л. Н. сказал по этому поводу:
— Поленов — хороший, почтенный тип художника, каких теперь мало — они переводятся.
Вчера и, кажется, также нынче утром был у Л. Н. купец, православный, но очень религиозный. Л. Н. сказал мне об нем:
— Он мне вот в чем был полезен: я всегда осуждаю, когда стихи пишут; он тоже мне свои стихи давал, и на нем я убедился, что это писание плохих стихов источником своим имеет иногда самые лучшие высшие чувства, которые человек не знает, как выразить, и пытается выразить в стихах. Вот Добролюбов Александр Михайлович писал тоже стихи, а потом весь ушел в религиозные вопросы, которые совершенно перевернули всю его жизнь.
26 мая. У Л. Н. был студент с Кавказа. Л. Н. рассказывал мне о нем:
— Сначала он произвел на меня нехорошее впечатление. Дал прочесть свое философское сочинение — какая‑то монистическая теория — слабо. Как часто бывает, задавал вопросы — каждый день бывает, можно посмотреть, наверное, и сегодня есть такое письмо — что такое Бог? что такое добро и зло? в чем смысл жизни? — и наивно думает, что ему первому пришли эти вопросы: а между тем уже шесть- семь тысяч лет лучшие умы всех народов все силы свои отдают на разрешение этих вопросов. И он думает, что я, Лев Николаевич, должен и могу ему ответить, — и это комичнее всего… Он оказался потом трогательный, хороший человек, и я расцеловался с ним под конец.
Л. Н. рассказывал про письма Герцена к заграничным деятелям, которые он читал в «Былом» (в статье М. О. Гершензона), между прочим, к Прудону.
— Давно я не читал его (Прудона), надо перечитать. Они оба чувствовали, что мешают одинаково обе стороны — правительство и революционеры, действующие во имя власти, успеха, выгод и т. д. Оба борются во имя идей социализма и часто близко подходят к религиозной основе, особенно Герцен, говорящий об общине и артельном начале, как основе социализма в русском народе; но только как бы боятся договаривать до конца. Они говорят о социализме, забывая, что социализм — это только одна сторона христианства — экономическая. Надо просто сказать, что в русском народе еще живо настоящее религиозное чувство, которое на Западе, отчасти благодаря влиянию католицизма, совсем почти исчезло.
— А что у нас делает этот несчастный Столыпин! Во всех последних «аграрных» мероприятиях они стараются разрушить то настоящее отношение к земле, которое еще живет в русском народе.
Ужасаясь на Столыпина и нравы высших чиновников, Л. Н. сказал:
— Что это за среда ужасная! Я ее знаю. Когда я вырасту большой, я напишу повесть из этого быта.
Л.H., видимо, все‑таки страдает от ослабления памяти, хотя он и сказал опять сегодня:
— Я все забываю: кто на ком женат, — но, может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что все сильнее и яснее чувствую и сознаю главное.
29 мая. И. И.Горбунов рассказывал, как следователь в Москве, допрашивая его по поводу обвинения за издание книжки Л. Н. «О значении русской революции», сказал ему:
— Скверная книжка!
Л. Н. рассказал по этому поводу, что он получил письмо из Тобольска от какого‑то сочувствующего ему человека, у которого был обыск. Становой, производивший обыск, стал просматривать книги, увидал книжки Л.H., заинтересовался ими и в результате даже попросил почитать.
Сидя в комнате Гусева, мы читали вслух указ св. Синода об открытии мощей Анны Кашинской. Л. Н. ужасался. Рассказывая об этом позже, за чаем, он сказал:
— Никакое несчастье, страдание не может меня заставить желать смерти, а когда я вижу, что теперь, в двадцатом столетии, могут всенародно делаться такие гадости и глупости, единственное, что остается, — умереть.
Потом Л. Н. сказал:
— Софья Андреевна имела счастье встретить оборванца, который ей сказал: «То был царь Николай Палкин, а теперь у нас Николай Веревкин. Ну, да мы до него доберемся!..»
Цуриков, учитель маленького Сережи, сына Сергея Львовича, спорил с Л. Д. Николаевой (женой переводчика Г. Джорджа) о вегетарианстве. Между прочим, он говорил, что если не убивать животных, то они слишком расплодятся и заполнят собой землю, и что мы все равно каждым дыханием уничтожаем миллионы живых существ и т. п. Л. Н. молча слушал этот спор, а потом не выдержал и сказал Цурикову: