— Это обычное и, простите меня, самое пустое возражение — если нельзя достигнуть идеала, так не будем делать ничего.
30 мая. Приезжал Мечников с женой. Днем они с Л. Н. приехали к Чертковым. Я пошел туда. Сидели сначала в комнатах, а потом на балконе у Ольги Константиновны (Дидерихс, жены Андрея Львовича и сестры жены Черткова Анны Константиновны). Мечников оказался очень милым, по — стариковски немного болтливым. Он хорошо рассказывал о своей женитьбе на теперешней (второй) жене, как он ей сначала давал уроки, вел умные разговоры, а потом понемногу дело дошло до брака.
Заговорили о вегетарианстве. Как раз вошла Анна Константиновна (очень худая), и Мечников ей сказал:
— Ну, вы можете легко скомпрометировать вегетарианство.
Мечников рассказывал про опыты над животными — что куры от мяса заболевают подагрой и быстро погибают, что собаки, которым прививают туберкулез, хуже с ним борются, если им не дают мяса, и часто выздоравливают при мясной пище и что относительно туберкулезных больных можно несомненно утверждать, что им лучше есть мясо; рассказывал про предполагаемые в широком размере опыты в английской армии, значительную часть которой предполагают разделить на три равные части и в продолжение известного периода времени питать: одну — преимущественно мясной пищей, другую — исключительно растительной и третью — смешанной, с молоком и яйцами. Вопрос о вегетарианстве с физиологической точки зрения Мечников считает еще научно нерешенным, признавая вескими многие доводы как за, так и против вегетарианства.
По поводу вопроса о неуничтожении живых существ. Мечников сказал:
— В природе животные все равно погибают насильственной смертью. Достаточно посмотреть, например, на жизнь птиц — какой ужасной смертью они большей частью погибают; может быть, им гораздо легче было бы погибнуть от ружья охотника.
Л. Н. возразил ему:
— Этого мы не можем знать, и вообще здесь дело не в рассуждениях, а в непосредственном нравственном чувстве.
Мечников рассказывал Л. Н. про религию конгойских людоедов, которая выражается главным образом в поклонении предкам. Он говорил, что об их религии и быте один французский путешественник Эдуард Фоа написал интересную книгу и обещал прислать ее Л. Н. Л. Н. сказал ему:
— Их поклонение предкам — это все та же вера в единое вечное начало жизни, которое живет в человеке.
Мечниковы собрались уезжать. Тапсель (англичанин- фотограф) и доморощенные фотографы защелкали аппаратами.
Л.H., прощаясь с Анной Константиновной, сказал ей:
— Что же это вы на меня насплетничали?
Л. Н. был как‑то у нее и говорил ей о том, что желает смерти, а она написала об этом Владимиру Григорьевичу (Черткову, т. е. мужу), высланному в это время из Тульской губернии. Владимир Григорьевич в письме к Л. Н. поставил в связь это желание смерти с тяжелыми сторонами личной жизни Л. Н. и упрекнул его, кажется, в слабости.
Л. Н. сказал ей:
— Я потому и хочу смерти, что мне хорошо.
Вечером я поехал в Ясную. Все сидели внизу и смотрели на играющих в городки. Корреспонденты и фотографы положительно не давали проходу. Л. Н. сказал корреспонденту:
— Я бы поиграл в городки, если бы знал, что меня не станут фотографировать и что вы не станете об этом писать.
Мечников сказал одному из корреспондентов, стоявшему с аппаратом и преследовавшему его по пятам:
— А вы все‑таки здесь под видом фотографа!
Потом Л. H., Мечников, Лев Львович и я сидели наверху на балконе у Л. Н. Мечников сказал, что в науке легче всего разрушать, а создать что‑нибудь новое гораздо труднее. Л. Н. сказал ему:
— Это во всем так, а особенно в философии.
Мечников рассказывал очень интересно про (бактериологов) Пастера, Ру и Беринга.
Мечников заговорил о музыке. Он сказал:
— Как беременной женщине иногда хочется чего‑нибудь кисленького, так мне сейчас почему‑то захотелось услыхать третью часть седьмой симфонии Бетховена.
Мечников говорил о новой музыке, которой он не понимает. В Петербурге, в одном знакомом доме какой‑то хороший пианист играл ему сочинения Скрябина, от которых он пришел в ужас.
Когда все собрались в столовой, я довольно много играл на фортепиано.