Появились, как призраки, силуэты каких-то зданий. Округлые, как юрты, очертания соборов, вздыбленные пальцы дымящихся труб!
Вот он, вдали — П_е_т_е_р_б_у_р_г!
Еще двадцать, двадцать пять минут… Я так страстно стремлюсь к нему! Знаю, — там, в этом тумане, становление моего «Я»!
Я верю в это!
Все, что было в моей жизни — это какие-то случайные тропы, извилины проселочной дороги. Они не вели меня никуда.
Вот здесь — мой путь!
Бежит, бежит поезд, как бы задыхаясь! Быстро пробегает проводник. Пассажиры уже не смотрят друг на друга. Как-то одергиваются, поджимаются. Они уже другие, чем были раньше… Чужие, сосредоточенные в себе.
Бьется сердце! Нервозность, плохо сдерживаемая, наполнила все мое существо. Сейчас, сейчас! Через две-три минуты… Тянется моя рука, чтобы взять карту! Карту Жизни!
Проигрыш или Выигрыш?
Вот уже и платформа!
П_е_т_е_р_б_у_р_г!
На платформе стояла моя «тетушка». Иначе я не могу ее называть, несколько по-водевильному, чуть иронично. Она была старше меня едва ли больше, чем на три-четыре года…
Мой дядя, в конце «средних лет», недавно на ней женился!
Ах, как она элегантна! Это, вероятно, самый последний покрой летнего пальто! Не сомневаюсь — самая последняя модель парижской шляпки!
Но и все кругом нее, «встречающие», как вылощены, вычищены, подобраны! Они сейчас двинутся, стремительно, четко. Столичные люди!
Люди Тамбова, Пензы, Самары или какой-нибудь Вятки, которая представляется всегда «женщиной-распустехой», — посторонитесь!
Носильщики в чистейших белых фартуках, с бляхами! Они тоже — столичные! Так ловки их движения, так быстр и наблюдателен их взгляд.
Ах! Вот он какой — памятник Александру III!.. Сколько споров было вокруг него! Я читал о них в газетах, в журналах! Скульптор — Трубецкой!
Знаю и злые стишки:
Мягко, как по какому-то ковру, едем мы по Невскому, по его чуть влажным от ночного дождя торцам!
Кони Аничкова моста! Я помню их еще с детства. Одиннадцатилетним мальчиком я был здесь. Зимой тут был каток! Нарядные пары кружились по льду! Играла музыка… А кони стояли живые и неподвижные.
Марсово поле… Суворова тоже помню. Как же мне, мальчику, не запомнить Суворова, Альпы, Чертов мост!
Я думал тогда, что так был одет Суворов при «переходе», но отец разочаровал меня! Видения сна, еле вспоминаемого…
И вот — Большой проспект Петербургской стороны. Лахтинская улица. Дом, не обращающий на себя внимания. И однако, — парадное крыльцо, лестница вверх, ковер из бобрика темно-бордовый и выбежавший швейцар с пронырливым взглядом!
Все, как и почему, все должен знать! Столица! Небольшая квартирка.
Утром следующего дня я побежал в Академию художеств. Большой проспект Петербургской стороны!
Я иду пешком! Это безвкусно — быстро проехать на трамвае!
Какой он чистенький, лощеный и уютный! Не такой парадный и величественный, как Невский… но все-таки и он — столичный! Таких нет проспектов там, в России. Как его можно полюбить! Да я уже и люблю его, пройдя пешком два квартала!
А какой дом! Весь он в чем-то «норвежском»… Не дом, а «фьорд». Здесь должен жить Ибсен или по крайней мере — Леонид Андреев, сочиняющий «Анатэму»!
Сколько магазинов и магазинчиков, нарядных и сверкающих! А синематографы! Синема — так тогда называли кино!
На каждом шагу небольшие, приспособленные из помещений магазинов, человек на 80—100, не больше…
Сколько разных картин идут с такими заманчивыми названиями: «Последняя страсть», «В тисках любви», «Догорали огни», «Женщина-дьявол».
Больше всё шведские фильмы! Но есть и французские. Макс Линдер, он приезжал «живой» в Россию в прошлом году.
Аста Нильсен с ее холодной красотой! Это — мой идеал! Гордая женщина! Вот она одна, мчится на взмыленных лошадях! Кругом северный пейзаж… А вот она — у камина. Какие дивные молитвенно-целомудренные ноги! У ее ног, конечно, мужчина с разбитым сердцем!
Рядом с экраном, у самой стенки пристроилось пианино, на нем играет женщина с «неудачным прошлым»… Но она еще может показать свой темперамент, — выдавить из старого ящика «море звуков», бешеных и страстных, если, взглянув краешком глаза на экран, она увидит, что дело идет к поцелую!
«Великий Немой». Мы все привыкли к этой «немоте». И дамочки «с прошлым» помогали превозмочь некоторую его молчаливую унылость!