Annotation
Голозад Мария Константиновна
Голозад Мария Константиновна
Вчерасегоднязавтра
ВЧЕРАСЕГОДНЯЗАВТРА
Повесть
- Вера! Кушаем молча! - строго прикрикнула Тамара Семёновна и потянулась за солью.
- О! Это же этот... Как его... Ну, с собакой бегал, мент! - воскликнул Николай Ильич.
_ Папка! Ты что?! - возмутился Андрей - это ихний сериал какой-то, америкосовский, а то наш был! - выхватил у отца пульт и принялся переключать каналы.
- Ерундистика одна... - прокомментировал Николай Ильич.
- И ничего не ерундистика - возразила Тамара Семёновна мужу - Андрюх, оставь, это хорошее кино, про девчонку. Там ещё автобус террористы захватили.
- Верка! Жри быстрей! - прикрикнул Андрей на дочь, заметив, что та, выискивая в тарелке кусочки мяса, одновременно пытается изогнуться так, чтобы заглянуть в телевизор за спиной.
- Андрюша! - немедленно отреагировала Тамара Семёновна - Фу как некрасиво! Что это: "жри"?
-Да папа! Надо говорить "кушай"! - радостно вставила Вера.
- Рот закрой! - возмутился Николай Ильич.
- Когда я ем я глух и нем! - добавила Тамара Семёновна.
- Мама - полушёпотом обратилась к Наде Вера - можно я больше не буду?
- Конечно можно - сказала Надя cо вздохом, и встала, чтобы убрать тарелку. Тамара Семёновна округлила глаза - Этто что ещё за новости? Вера, ну-ка быстренько доедаем! Надя, оставь тарелку в покое!
- Тамара Семёновна - возразила Надя - Она и так много съела, живот будет болеть.
- Как это много? Ничего не много! В саду в два раза порция больше и она всё прекрасно съедает; это с мамой всё можно, вот и фокусничает. Живот болеть будет... Как же! Нечего на поводу у неё идти! Вера! Ну-ка села и скушала всё!
- Иди в комнату - сказала Надя и вышла с тарелкой на кухню. Вера выбежала за ней. Тамара Семёновна от возмущения замолчала.
Надя и Андрей поженились шесть лет назад. Познакомились они за год до свадьбы, среди шума и веселья бесплатного концерта, по случаю официальной праздничной даты из тех, в которые сотрудники милиции обряжены в белые рубашки и не обращают внимания на нетрезвых граждан, повсюду реют флаги, а вечером небо расцвечивается победным салютом. Для Андрея - слесаря-фрезеровщика четвёртого разряда, как и для всех нормальных людей, этот день был выходным, и, как все нормальные люди, утром в честь праздника он выпил водки с соседом по лестничной клетке, а вечером, с пивом и друзьями отправился получать свою порцию зрелищ. В патриотической толкотне Витёк, Топтун и Серый куда-то растерялись, и Андрей остался один с недопитой бутылкой среди толпы, в том умиротворённо-философском состоянии, какое случается, когда человек выпил ровно столько, сколько нужно, полностью удовлетворён собой и всем вокруг, и ещё не нуждается в физическом самоутверждении. Андрей ждал салют, покачивался под музыку, попивал пиво и любил весь мир, как вдруг ему на глаза попалась русая девушка в длинном, синем в цветах платье; она смешно подпрыгивала, пытаясь разглядеть сцену, и постоянно поправляла очки. В другом настроении Андрея бы только позабавил этот "тюлень" - девушка была полновата и на удивление неуклюжа, - а в компании Витька, Топтуна и Серого он бы даже отпустил пару удачных шуток; смущённый "тюлень" обязательно попытался бы сбежать, но в такой толпе девушка была бы вынуждена находиться рядом, краснела бы, злилась и может быть, даже заплакала бы или огрызнулась. Бы. Потому что сейчас нелепо-ромашковое платье, съезжающие очки и беспомощные подпрыгивания пробудили Настоящего Мужчину, Истинного Патриота, Защитника, Каменную Стену: "Девушка, я вам помогу", - небрежное усилие и тюлень вознесён над толпой, - Надя сидит на мужских плечах. На этой высоте она пребывала до самого конца салюта, хлопала в ладоши, кричала: "Россия! Ура!", захлёбываясь в общем вопле, а потом они гуляли вдвоём по ночной Москве, обнимаясь, грелись на лавочках, смеялись, вели нескончаемый разговор, перескакивая с одного на другое, пытались петь и снова смеялись.
Они стали видеться каждый день. Андрей рассказывал анекдоты, пересыпая их грубыми шутками заводчанина, Надя читала наизусть Лермонтова и Блока. Вдвоём ездили с палаткой в лес, жарили сосиски, плавали наперегонки, брызгались и хватали друг друга за пятки. Андрей кричал под гитару матерные песни - Надя, краснея, прятала голову в колени и задыхалась от смеха; научилась брить ноги, краситься, пить водку, и не ночевать дома. Оба словно проснулись, увидели нечто иное, до сих пор не изведанное, а потому влекущее и завораживающее. Надя жадно глотала эту новую жизнь, такую нежданную, простую, пропахшую потом и свободой любовь; университетские будни оказались вдруг затхлой кельей и прах их был развеян без почтения и прощальных слов; тихий родительский дом, пианино, паркет, мамин седой пучок, стопка тетрадей для проверки на столе, папины ноты, лысина и клетчатые тапочки - всё наводило тоску, угнетало как закрытая дверь в пустой комнате, и Надя бежала прочь, отплёвываясь от скопившейся пыли.
Андрей неосознанно склонялся перед женственностью и мягкостью, трепетал от полуулыбок и румянца, и колдовской трелью в тонком с придыханием голосе чудилась ему непонятная поэзия. Он чувствовал себя грубым конюхом, до которого снизошла принцесса; ощущение собственного тела, физической силы, мужественности переполняло его. Иногда он дарил Наде цветы, и благодарный поцелуй отзывался в нём ликующим звоном.
Новый год встречали у Андрея. Тамара Семёновна, красивая, увитая праздничной мишурой всё подкладывала Наде салаты и подливала шампанское, рассказывала, как в юности её укусила собака, как несколько ночей шила себе свадебное платье, как с четырёх утра стояла в очереди за дефицитной коляской для маленького Андрюши, какой он был худенький и капризный, как не хотел ходить в садик, и с каким трудом она добилась решения о его переводе к себе в группу; Николай Ильич уточнял и дополнял: "платье мать шила, а ты только намеряла и рукава пристрочила и то, потом матери переделывать пришлось - помнишь, Баба Маня ещё, Царство ей небесное, ругалась на свадьбе: вот, мол, жена - неумёха, даже рукава пришить не может; в очереди ты с четырёх не могла стоять, ты с шести стояла - это я помню точно, потому что мне к шести на работу - я тогда ещё на заводе работал, мы вышли тогда вместе, в пять - ещё Вовку встретили, он тебя подвёз, он как раз только жигуль купил, тёщу встречать ехал на Казанский; Андрюша вовсе был не худенький, вполне себе нормальный ребёнок, это штаны были велики, нам их Артюхины с Мишки отдали, помнишь, я тогда с ночной ещё за ними заезжал - во круголя-то пришлось давать, а Мишка-то старше Андрюхи года на два, а ты всё напутала - решила, что штаны на трёхлетку, а они на пятилетку почти были - шортиками; капризный - так это бабки постарались, разбаловали пацана, хуже девки стал...", Тамара Семёновна не соглашалась, возражала, разгорался спор, тогда Андрей, шептал со смешком: "Ну, понеслась!...", и за руку вытягивал Надю на лестничную клетку курить. Квартира постепенно заполнилась людьми - заходили с поздравлениями соседи; Николай Ильич включил старый патефон порылся в стопке дисков, вставил в музыкальный центр "Дискотеку восьмидесятых" и начались танцы. Андрей с Надей сбежали на улицу. Во дворе оказалось даже веселее - Витёк принёс ящик рома и хвастался, как удобно воровать если ты продавец алкоголя в супермаркете, Топтуну кто-то подложил в карман петарду - он забавно вопил, валяясь в сугробе и в ужасе срывал куртку. Катались с горки, играли в снежки, несколько раз включалась автомобильная сигнализация - выбегали полупьяные хозяева в тапочках и присоединялись к веселью; Ленка из третьего дома решила станцевать стриптиз на лавочке, но запуталась в джинсах, сломала каблук и упала в заваленную снегом песочницу. Серый попытался помочь Ленке подняться, но тоже запутался в её джинсах и ударился спиной об урну. Когда кончился ром, откуда-то явились водка, шампанское и бенгальские огни... Надя проснулась следующим вечером у Андрея в комнате, почему-то на полу и в пальто, сам же Андрей спал в прихожей, в обнимку с Надиной сумкой.