— Думаю, ты достаточно посмотрел на неё, — проговорила Оливия сдавленным голосом. — Становится холодно.
Да. Достаточно долго. Слишком долго.
— В любом случае, ножную ванну пора заканчивать, — живо отозвался Перегрин. В своём голосе он расслышал дрожь. Он надеялся, что Оливия её не распознала. — Кожа уже сморщилась.
Лайл взял полотенце, лежавшее возле таза, разложил у себя на бедре и поставил туда её ногу. Он мягко растёр ступню полотенцем, от щиколотки до пальцев. И снова. Наверх до колена. И ещё раз.
Оливия сидела совершенно неподвижно.
Он опустил повреждённую ногу на другое полотенце и проделал то же самое с левой ногой.
Лайл соблюдал осторожность, держа полотенце между своими пальцами и кожей девушки. И вместе с тем, он чувствовал изящный контур её ступни: подъём стопы, лодыжка, тонкий ряд пальчиков.
— Если ты преклонил колени передо мною, — неуверенно заговорила Оливия, — то это, должно быть, извинение.
— Да, возможно, — ответил Перегрин.
Это была та самая нога, которой она скользнула по его ноге прошлой ночью.
Он поднял ногу, как будто хотел поставить её на полотенце, как сделал с правой ножкой Оливии. Но заколебался. На одно мгновение, которое было вечностью. Невыносимая волна желания прокатилась по нему.
Лайл наклонился и поцеловал подъем ноги.
Он услышал её резкий вдох. Перегрин мог едва дышать от бешеного стука сердца, сердца, рвущегося наружу.
Осторожно он опустил ногу Оливии на полотенце. Спокойно встал.
Неправильно. Неправильно. Так неправильно. Несправедливо по отношению к нему, к ней, ко всем остальным. Но это произошло, и он остановился, его широкий сюртук скрывал то, что Оливия с ним сделала — или он сам сделал с собой.
— Или, возможно, я свожу с тобой счёты, — проговорил Лайл.
Он не спеша вышел из комнаты, с видом спокойным, будто ничего не произошло, в то время как самум бушевал у него внутри.
Как только дверь за Лайлом затворилась, открылась дверь соседней комнаты, и вошла Бэйли.
— Мисс, простите, — начала она, — я знаю, мне не следовало…
Оливия подняла руку.
— Ничего, — проговорила она.
Она едва узнала собственный голос. Задыхающийся голос. Поскольку её сердце до сих пор билось мучительно сильно, и так быстро.
— Он…, — она умолкла.
Какого дьявола он себе воображает? Они же договорились, что Эпизод в Стамфорде был Ужасной Ошибкой. Но они перешли границу… и он мужчина, а когда мужчине в голову засядет идея — о, что за нелепица! Мужчины вечно думают об этом. Но ему полагается держать дистанцию.
Ему не полагается соблазнять её, ну что за идиот!
Задумывалось ли это как извинение или как месть, он пошёл на самоубийственный риск. Рискнул её будущим! Своим будущим!
— Мужчины, — сказала Оливия.
— Да, мисс, — согласилась Бэйли.
— Это моя вина, полагаю.
— Не могу знать, мисс.
— Я рассердилась, ты же знаешь.
— Да, мисс.
— То, что он говорил.
Ей до сих пор было больно вспоминать.
— Я должна была прикрыть ноги, когда он вошёл. Или, по меньшей мере, опустить юбки.
— Да, мисс. Я должна была это сделать, но я вас бросила.
— Не твоя вина, Бэйли. Я Делюси. Неважно кем ещё я являюсь. Делюси всегда берут верх. Он ранил мои чувства, и мне пришлось отомстить, ответив провокацией. Разве можно быть ещё глупее? Разве не я преследовала его на балу у бабушки? Разве не ясен незримый знак над его головой? «Опасность. Не играй с огнём». Любая из Делюси увидела бы это. Беда в том, что любая Делюси всё равно поступила бы так же.
— Да, мисс.
— Так тяжело устоять перед риском.
— Да, мисс.
— Но он слишком опасен.
Его такие умелые руки и их прикосновение, невыносимо интимное. Такие терпеливые и методичные. Если он задумает соблазнить женщину, то будет действовать именно так. Не спеша. Методично. Так, как он целовал её прошлой ночью: полностью сосредоточенно. Никакой пощады.
Если бы другой мужчина так прикасался к ней и так целовал, её моральные устои развалились бы на куски, и она сдалась бы, с радостью.
— И так плохо, и этак, — проговорила Оливия. — Если ты замужем, то можешь заводить романы. Но замужество — рискованная авантюра для женщины. Поставишь не на ту карту, выйдешь не за того мужчину — и проведёшь остаток жизни в том или ином аду, одни будут хуже других, но все они — или почти все — будут адом.
— Так и есть, мисс, — сказала Бэйли, которая была невысокого мнения о мужчинах. Наблюдение за тем, как мужчины себя ведут рядом с Оливией, могло разрушить иллюзии любой молодой женщины.