А Надежда Павловна растерялась…
Первой к ней подошла старенькая бабуся.
— Здравствуй, дочка, — сказала она и спросила: — Это ты будешь главная тут над детьми? — И, не дожидаясь ответа, положила на стол три пары шерстяных варежек. — Зимы у нас лютые… Для внучат своих про запас вязала. Возьми. Мои и в старых пробегают, а у твоих–то, поди, тряпичные…
— Нет–нет. — Надежда Павловна даже сделала шаг назад. — Как же я могу?.. У вас у самих…
Она смотрела на принесенные вещи, продукты и терялась все больше.
— Нет–нет!
Женщины расшумелись, но голоса их были добрыми, сочувствующими:
— Бери, товарищ директор! Не милостыню даем — детишек поддержать надо! Ленинградских!
— Подумай сама: когда еще обживетесь–то!..
И оттого, что почувствовала она в словах женщин искреннее участие, и оттого, что обращались они к ней на «ты», словно к своему, близкому им человеку, совсем разволновалась Надежда Павловна, и, когда благодарила, голос ее дрогнул:
— Спасибо вам, милые… За доброту и чуткость вашу спасибо…
Когда женщины ушли, Надежда Павловна созналась:
— Я чуть было не расплакалась… Какие люди! Ведь, наверное, последнее от себя отрывали…
— Последнее не последнее, — сказала Попова, — но и не лишнее. А люди у нас действительно хорошие. Чужое горе не обойдут стороной…
Дни первые
Первую ночь и еще несколько последующих спали на полу, но не на голом, а на теплых матрацах, набитых сухой золотистой соломой. Топчаны (козлы, а сверху три–четыре сколоченные вместе доски) сделали позже, недели через две.
На следующий после приезда день всех повели в баню — одноэтажное кирпичное здание с медными водопроводными кранами, парилкой и дезкамерой. Но мылись здесь не из привычных оцинкованных шаек, а из деревянных ушатов.
Быстро раздевшись, ребята с криком и визгом ринулись в мыльную, похватали ушаты, и началось не мытье, а потеха.
Первоклашки и второклассники резвились сравнительно безобидно: шлепали друг друга мочалками, опрокидывали на зазевавшегося ушат холодной воды, норовили попасть в глаза мыльной пеной.
В парной тоже было шумно, но не очень — ее «оккупировали» ребята постарше.
Одевались уже без баловства, без шума и криков. Белье было свежее, чистое, правда, с чужими метками, потому что все теперь стало общим. Подобрали по росту — и ладно, носи на здоровье. А грязную обовшивевшую одежонку, в которой приехали, прожарили на термокамере и отдали в стирку.
Обратно в интернат возвращались не спеша, несмотря на крепкий мороз. Баня понравилась всем. Неприятным было лишь одно: в воде, в которой мылись, то и дело попадались крохотные странные и противные на вид существа — хвостатые и с лохматыми членистыми лапками. В холодной воде они были еще живыми, в горячей — дохлыми, изогнутыми скобочкой. Местные мальчишки называли их «горгонцами». Позднее стало ясно, как эти существа попадали в банный «водопровод».
Дело в том, что никакого водопровода в нашем обычном понимании в Бердюжье, конечно, не было. Баня стояла на берегу озера, которое называлось Средним (были еще Становое и Малое озера). Так вот, вода в Среднем озере кишмя кишела этими горгонцами, а ее, за неимением поблизости лучшей, наливали в большие водовозные бочки и привозили в баню, где переливали в громадные баки, оттуда она самотеком поступала по трубам в моечное помещение, стоило лишь открыть медный кран. Таков был банный водопровод.
Впоследствии ребята научились просто не замечать горгонцев и спокойно сощелкивали их на пол, если они прилипали к телу.
Впрочем, горгонцы — это мелочь. Главное — тело теперь не чесалось, а мальчишки и девчонки были одеты во все чистое.
Не по–зимнему ярко светило солнце, мороз пощипывал носы и щеки. Весело поскрипывал под ногами неправдоподобно чистый снег, а впереди был обед…
Под жилье интернату выделили также и бывший Дом колхозника — добротную бревенчатую постройку, проконопаченную рыжим мхом. Там было три больших комнаты, в которых поселились преимущественно ребята среднего возраста, девчонки, пионервожатая Ира, учительница математики Галина Михайловна Топоркова, ее сын Юрий и техничка (так в то время называли уборщицу) тетя Капа Мочалова с сыном Левой. В компанию к подросткам, кроме Юрика с Левой, попал и еще кое–кто из мелюзги. Остальные мальчишки и девчонки жили на «главной базе» — в большом деревянном доме напротив элеватора. В Бердюжье вообще все дома были деревянными, бревенчатыми. Исключение составляли новая трехэтажная школа и баня, построенные из красного кирпича.