— Ну как, Жако, тебе понравился этот прекрасный фильм?
Жако оборачивается. Сзади сидит де Цикада.
— Да, мсье, — ошарашенно отвечает он: ни фига себе, вот он, внебрачно-предполагаемый и титулованный папаша.
— Ты любишь кинематограф?
— Да, мсье.
— Я — тоже. Это искусство — а кино, несомненно, является искусством — позволяет нам забыть о превратностях жизни.
— Да, мсье.
— Хочешь леденец?
— Да, мсье.
— А твой товарищ?
— Да, мсье, — отвечает Люка.
Де Цикада покупает три леденца, один из которых для себя.
— Спасибо, мсье, — благодарят дети.
Де Цикада продолжает разглагольствовать:
— Когда я смотрю фильм, подобный тому, что мы сейчас просмотрели, я каким-то магическим и уж во всяком случае трансцендентальным способом переношусь на экран и осознаю себя одним из героев истории, рассказываемой нам при помощи плоских, но подвижных картинок.
Дети переглядываются.
— Например, в фильме, который только что был явлен нашим зрительным отверстиям… Вот, например, кем из этих персонажей представлял себя ты, Жако?
Жако в растерянности. Вопрос ему кажется ужасно нескромным, и он пытается уклониться от признаний.
— Парнем, который умирает в конце?
— Да, мсье.
— А ты, малыш?
— Я тоже, мсье, — отвечает Люка.
— А вот я, — заявляет де Цикада, — я был Дэйзи.
Он задумчиво сосет свой леденец. Дети переглядываются.
Внимание! Звенит звонок. Антракт заканчивается, в воздухе пролетают последние недососанные леденцы, то тут, то там раздаются запоздалые крики, наконец свет гаснет, и в полной тишине начинает разворачиваться история изобретателя, которого, с одной стороны, обманула жена, а с другой стороны, провели бессовестные прохвосты, овладевшие результатом его открытий. Это всерьез интересует Жака Сердоболя, так как он и сам инженер, который работает над целым рядом сенсационных открытий. После киносеанса он спешно возвращается в свою лабораторию и с еще большим азартом принимается за работу. Его-то уж не проведут, так как он уже научен горьким (чужим) опытом: как можно после этого отрицать пользу немого искусства. Он работает, работает, работает. Даже больше того! Его мозг кипит, бурлит, и вот, в один прекрасный день, ррраз — и вдруг эврикнулось, вот оно, нашел! Нашел что? Да то, что тяжелее, чем воздух, но в нем удерживается.
Он первым пересекает Ла-Манш на аэростате, первым налаживает воздушное сообщение между Парижем и Нью-Йорком, первым облетает весь земной шар. Будучи себе на уме, к тому же наученный горьким (чужим) опытом, он регистрирует кучу патентов, а значит, эксклюзивно производит воздухоплавательные аппараты, организует их серийное производство, становится триллионером, а следовательно, самым могущественным человеком на свете. Он вновь восходит на трон Сердоболингов, и в конце концов его провозглашают Управляющим Земным Шаром. Рогоносный, непризнанный и разоренный изобретатель умирает.
Зажигается свет.
— Что, нюни распустил? — спрашивает Люка.
— Я?! Шутишь? — шмыгая носом, отвечает Жако.
— Ну как, понравилось? — спрашивает его мать.
— Да, мам.
— Что ты смотрел?
— Наверняка какие-нибудь глупости, — обрывает Сердоболь. — Не понимаю, зачем ты вообще спрашиваешь. Кино это сплошная глупость. Только дети и смотрят.
— Сзади меня сидел мсье де Цикада, — произносит Жако.
— Де Цикада?!
— Да, пап. Он ходит в кино два раза в неделю.
— Де Цикада?!
— Да, пап. И к тому же это ему очень нравится. Он предпочитает фильмы о фаруэсте[43] и еще те, где показывают кровавые преступления. Он сам мне сказал.
— Ну и ну! Никогда бы не подумал, что де Цикада…
— Вот видишь, — говорит мадам Сердоболь, — как часто можно ошибаться в людях.
Жако чешет макушку.
— Ты там вшей хотя бы не подхватил? — спрашивает мать.
— Нет, мам. Вроде нет.
— В твоем кино должно быть полно всякого отребья.
— Я же тебе говорю, мама, туда ходит мсье де Цикада.
— Подцепить вшей может кто угодно, — говорит Сердоболь. — Вот я, например…
— Знаем, знаем, — обрывает супруга. — Ты их подцепил в армии.
— Гниды! Они до того меня довели, что я просто рассвирепел. Как поймаю какую-нибудь, да как зацеплю ее меж ногтями, и хрррусть, давай ее мучить до наступления смерти. Ах, мерзкие твари!
— Ой, пупсик, до чего же ты у меня кровожадный!
— Что бы там ни было, я считаю, Жаку предпочтительнее в этом зрелищном зале больше не появляться.