— Увидишь чево Манья-Тумп, не трогай: больной будешь.
Петр Ефимович показал рукой, куда нам идти,
и вернулся к лагерю. Мы с Пашей сразу же попали в таинственный и страшный мир.
Шли, выбирая освещенные луной места. Там, куда не проникал лунный свет, стояла зловещая темнота. Ночной лес всегда вызывает в человеке чувство боязни и настороженности. Мы держались ближе друг к другу и поминутно освещали темные места. Не притаился ли кто-нибудь там? Шли молча, напрямик через лога и завалы, по камням и глубокому мху, через мелкие ручьи, заросшие высокой травой.
Все время поднимаясь, мы незаметно обошли гору. С одного из бугров увидели ее вершину, черной шапкой выступающую среди леса. Отсюда хорошо было видно, что Манья-Тумп стоит отдельно от Уральского хребта.
Луна стояла в самом зените, но как только она скроется за гору, мы окажемся в темноте. В тайге тогда будет еще страшнее. Надо спешить. Старик наверняка беспокоится за нас и если не увидит огонька на вершине, то подумает, что с нами что-то случилось.
Включив фонари, снова лезем вверх. Часто останавливаемся, отдыхаем. Разговариваем шепотом, руки бьет мелкая дрожь. Но какая-то сила все равно гонит вверх. Паша часто смотрит на меня, очевидно, старается увидеть выражение моего лица. Я в свою очередь тоже слежу за его лицом. Виновато улыбаемся друг другу. Наконец, я говорю:
— Довольно, Пашка, трусить!
— А сам-то ты!..
Мы вышли на освещенный склон. Над ночной тайгой струился холодный лунный свет. Лесные холмы внизу тонули в легкой зеленоватой дымке. В звездном небе висел ослепительный серебряный диск. По долине Тозамтоуи тянулся дымок — наш старик палил костер.
Подъем стал пологим, вершина горы постепенно теряла свой куполообразный вид. Чем выше к ней поднимались, тем больше она выравнивалась. Скоро стали видны просветы между деревьями, стоящими на противоположном склоне.
— Смотри-ка, смотри! — быстрым шепотом проговорил Павел.
Я вздрогнул от неожиданности, остановился и посмотрел туда, куда указывал мой спутник. На одном из деревьев чернел силуэт оленьих рогов. Паша осветил их фонарем и опустил пятно света по стволу вниз. На земле валялся череп какого-то животного. Среди мха торчал старый продырявленный котел. К огромному камню были прислонены чурки с выструганными на концах головами идолов. С ветвей деревьев, как длинные лишаи, свисали светлые полуистлевшие тряпки. Это было, по всей вероятности, заброшенное жертвенное место.
Мы почувствовали легкое разочарование: хотелось увидеть что-то сверхъестественное. Однако луна, черные стволы деревьев, рога и череп, деревянные идолы и полумрак среди тайги — все это по-своему действовало на психику. В древности здесь определенно могла стоять Золотая Баба! А кто нам докажет обратное?
Павел двинулся к деревянным истуканам. Я крикнул:
— Пашка! Не подходи: здесь могут стоять самострелы! *
Он отскочил, как ужаленный. Мы отошли на почтительное расстояние. Я объяснил Паше, что в старину вокруг жертвенных мест иногда расставляли самострелы — устройства со стрелой и натянутой тетивой. Посторонним нельзя было подходить к таким местам, и если кто осмеливался, погибал.
Под каменными глыбами на склоне мы выбрали место для ночлега. Отсюда была видна долина Тозамтоуи с дымком в нашем лагере. Что-то делает сейчас старик?
Заполыхал костер, мы подкрепились. Луна опустилась за горы, и в тайге стало темно.
Какая-то тень промелькнула над нами. Где-то невдалеке глухо проухал филин и под конец разразился на весь лес задористым человеческим хохотом. От этого мурашки пробежали по коже. Павел уставился на меня широко раскрытыми от удивления глазами.
— Это филин! — сказал я.
Павел с искренним огорчением заявил:
— Скорей бы проходила ночь! Не уснешь ни черта!
Мы пытались уснуть, но безуспешно: нервы были до того напряжены, что глаза открывались при малейшем звуке.
Так прошла ночь. Постепенно заалел восток. Над реками появился туман, который скоро заполнил все таежные низины. В молочной пелене оставались видны лишь острые шпили деревьев на возвышенностях. Только теперь стало тянуть ко сну. Веки словно налились свинцом. Костер потух, и мы незаметно уснули.
Над тайгой поднималось дневное светило. Пригретый туман тянулся вверх, медленно растворяясь в воздухе. Солнечные лучи веером расходились в молочной пелене. Где-то далеко слышался колокольчик нашего оленя. Потом прозвучали один за другим два выстрела. Я тронул Павла за ногу:
— Вставай!
Павел потянулся в своем чехле и, зарывшись в него снова, пробурчал невнятно:
— Сейчас, сейчас, еще одну минуточку.
Снова заполыхал костер. Мы отогрелись, доели
остатки вчерашних запасов. Подождали, когда туман рассеялся окончательно, и начали осмотр вершины Манья-Тумп. Кое-где лежали огромные каменные глыбы, заросшие лишайниками и мхом. Это останцы. Вполне вероятно, что в древности гора была совершенно безлесной.
Убого выглядело молебное место. Над совершенно истлевшими деревянными идолами и жалкими остатками какой-то утвари с веток деревьев свисали, как лишаи, обтрепанные и выцветшие лоскутки с узелками. Пожалуй, наиболее живописными были оленьи рога, развешанные на нескольких деревьях, да черепа, разбросанные на земле и заросшие мхом. Видно, сюда давно не приходили молиться старые манси: кости истлели и позеленели.
Небо над горной тайгой было прозрачно-голубым. Легко дышалось над этими зелеными просторами. Со стороны Урала возвышалась серая стена Поясового Камня. На восток до самого горизонта тянулись зеленые дали — древняя лесная страна 46
Манси-Поль. Из тайги на нас смотрели островерхие макушки елей. Левее возвышалась голая вершина горы Иохт-Хури. А дальше, на север, за ней тянулось море вершин с острыми гребнями. Перед нами простирался хмурый горный пейзаж нетронутого Урала.
Я очень люблю североуральский пейзаж и беспредельно счастлив тем, что Урал — моя родина. Люблю эту гордую и в то же время суровую красоту, от которой веет могуществом, силой. Могучая красота гор седого Урала вселяет в душу человека чувство, которое можно выразить только словами восхищения...
Почему именно здесь, на этой горе, а не на другой, было молебное место? Может быть, потому, что здесь так красиво? Нет, причина, наверное, в другом.
Район горы Манья-Тумп очень лесистый. Здесь, на реке Манье и ее притоках Тозамтоуе, Мазы-патье и Арбынье — самые лучшие леса, преимущественно хвойные. Хороший лес является пристанищем зверей и дичи, в реках, текущих среди таких лесов, много рыбы. Гора зеленой шапкой возвышается над всеми лесными массивами. Самое удобное место для «бога», чтобы созерцать ему сверху свои владения, благодатные места для охоты.
По словам К. В. Сальникова, «племена лесной полосы Восточного Урала оставили интереснейший вид археологических памятников — жертвенные места, которые располагались на скалистых вершинах гор или останцах... Эти пункты поражали воображение первобытных обитателей Урала и рассматривались ими, видимо, как места священные,
связанные с обитанием духов — хозяев гор, леса, лесного зверя и т. п.».
Считалось, что эти горы были полны разного зверья, и когда божество проникалось добротой к людям, оно сгоняло зверей вниз, в леса, давая тем самым богатый промысел охотникам.
Как правило, такие места сохранялись в тайне от посторонних. Под страхом смерти никто не имел 'права подниматься на эти горы. Не случайно вокруг жертвенных мест, на подступах к божеству, устанавливали самострелы. О них знал только шаман. Временами люди под предводительством ша-мана-жреца собирались для общего моления и жертвоприношения. Самой ценной жертвой являлись белый олень или белая лошадь, которых закалывали на жертвенных местах и съедали. Женщины не имели права не только присутствовать при жертвоприношениях, но даже проходить вблизи этих священных мест.