Какая-то беспричинная тревога исподволь отравляла радость. «Хорошо, что Митя женится», — думала она, пытаясь заглушить неприятное чувство. Но тревога не проходила. Что ж такое? Дарья снова взяла письмо, и вдруг взгляд сам собою выхватил из середины строчку, где сообщал Митя день свадьбы. Двадцать второе июня... Да неужто им, бестолковым, другого дня не нашлось?
Дарье вспомнилась Леоновка, возвращение с Василием и с ребятами из лесу, отчаянный бабий вой над живыми, еще не ушедшими на войну солдатами. День, в который началась война, прочертивший горький след через всю Дарьину жизнь... Черной печатью был он отмечен в ее сознании и не годился для свадьбы.
С письмом и фотографией Дарья направилась на кухню, где Анюта гладила белье. Тяжелый электрический утюг споро скользил по белой наволочке, а Анюта только слегка придерживала его за ручку, чтоб не спрыгнул со стола.
Бросив на мать беглый взгляд, Анюта угадала ее волнение.
— С Митей что-нибудь? — приподняв утюг, спросила она.
— Женится, — сказала Дарья.
— Пора ему.
Анюта опустила утюг и продолжала гладить, как будто Митина женитьба была пустяковым делом.
— Скоро свадьба. Да день выбрали нехороший: двадцать второе июня.
— А чем он нехороший? — отставив утюг и аккуратно складывая наволочку, удивилась Анюта.
— Война в этот день началась, — напомнила Дарья.
Анюта засмеялась.
— Ой, мама, ну когда это было! Сто лет назад.
— Поменьше ста...
Анютин смех и обидел и успокоил Дарью. Слишком легко, подумала она, забывают молодые то, чего ей вовек не забыть. Но, может быть, это и хорошо. Им впереди на долгую жизнь забот хватит, что ж прошлое ворошить. Много, поди-ка, свадеб, сыграно двадцать второго июня, после войны, авось и Митина не будет бессчастной.
— На свадьбу меня зовет.
— А что? Поезжай, — оживленно проговорила Анюта. — На самолете за один день доберешься.
— Еще на самолете мне не хватало. Я, в небо не поднявшись, со страху помру.
— Не помрешь, — засмеялась Анюта.
— Нет уж. Если поеду, так поездом.
Но представив себе дальнюю дорогу, Дарья вздохнула. Дважды в жизни ездила она в далекий путь — в Сибирь: в эвакуацию, в теплушке, с ребятами, и к Мите, в колонию, беременная Галей. Обе дороги были так тяжки, что теперь Дарье страшно показалось ехать. И, поразмыслив, решила она обойтись поздравительным письмом. В горькое для Мити время поехала, не задумавшись, тягот дорожных не убоялась. А в радости обойдется Митя и без нее.
В воскресенье к Дарье неожиданно нагрянули гости — Дора с сыновьями.
— Привела тебе, Даша, показать своих молодцов, — едва переступив порог, громко и весело проговорила Дора. — Ты глянь, что за женихи! Жалко, что у тебя невест нету.
— У меня невесты не переводятся, — в тон гостье сказала Дарья. — Катя! Галька!
Галя прибежала первой — в новом поплиновом платье со складочками, с голубыми бантами в косах, бойкая, верткая.
— Вот, малость подождать и дозреет. Сергею в небе ждать не муторно, все равно жену в самолет с собой не возьмешь.
Сергей, улыбаясь, наклонился к Гале.
— Пойдешь за меня замуж?
— Нет, — мотнула головой Галя, — я за Славку пойду из нашего класса.
Дарья провела гостей в комнату, усадила за старый стол с массивными квадратными ногами. Анюта все настаивала новый купить, полированный, а Дарья не соглашалась: жидкие они, нынешние столы, чуть заденешь — трясется весь, как холодец на блюде.
— Что ж отца с собой не взяли? — сказала Дарья. — Скучает, поди, один.
— Не до скуки. На завод пошел, работать выпало в выходной.
Отодвинув стеклянную стенку серванта, Дарья вынула нераспечатанную бутылку сухого вина, выставила бокалы.
— Мне ребята столичных гостинцев навезли, — сказала Дора. — Поди-ка, Кузя, принеси сумку. А ты, невестка, за тарелками сбегай, — подмигнула она Кате.
Катя проворно вскочила. Похоже, не прочь бы она была попасть к Доре в невестки, но не Кузьма ей приглянулся — с Сергея не сводила глаз.
Разговорчивей всех за столом оказался Сергей. Кузьма не унаследовал от Марфы бойкости характера, вырос застенчивым молчуном, по своему почину в разговор не встревал, на Дарьины вопросы отвечал скупо.
— Был на практике, Кузьма?
— Был.
— Понравилось?
— Нет.
— Что ж не понравилось?
— Хозяйствуют без души.
Сергей сидел прямо, непринужденно, рюмку поднимал с едва приметным шиком, вилку и то, казалось Дарье, держит он как-то по-особенному, изящно согнув тонкие длинные пальцы.
— Интересно летать, Сергей? — оживленно блестя глазами, спросила Катя.
— Хорошо сверху видеть страну. В ясную погоду обзор огромный. Летишь над Сибирью — тайга, глушь, ни одной просеки не видно. И тихо. Здесь, в Европе, только кажется, что тихо, а на самом деле воздух забит радиоволнами, наденешь наушники — не пробьешься поговорить. А над Сибирью летишь — тишина...
— Митя-то у меня женится, — сказала Дарья.
— Да что ты? — Дора обняла подругу. — Поздравляю, Дашенька. И завидую.
На лестничной площадке послышались голоса.
— Вот и Анюта с Костей пришли, — сказала Дарья.
— Ой, Сергей, какой ты стал красивый, — оживленно проговорила Анюта, увидав гостей. — И Кузьма тоже.
— На всем свете есть только один красивый мужчина, — строго сказал Костя: — твой муж.
Все засмеялись. Стало весело. Костя включил радиолу. Дарья увела Дору в свою комнату.
— На пенсию собираюсь, Даша, — сказала Дора.
— Затоскуешь без дела, — улыбнулась Дарья.
— Мало — затоскую. Помру! — засмеялась Дора. — Но помирать мне неохота, — посерьезнев, продолжала она. — И потому присмотрела я себе дело.
— На отдыхе-то?
— Да. Думаю я, Даша, создать музей истории завода. С директором уже говорила — обещает трехкомнатную квартиру выделить для начала под музей. Фотографии понемногу собираю, в архиве роюсь. Пока времени мало. А сдам должность — всерьез займусь. Помощников себе подыщу, молодежь постараюсь увлечь.
— Неугомонная ты...
— В истории нашего завода — частица истории страны. Малая, а по-своему ценная. И не должна она бесследно исчезнуть для будущего. Не так ли, Даша?
— Так, — кивнула Дарья.
В большой комнате танцевали. Дарья через открытые двери глядела на молодежь. Кузьма танцевал с Галей, и Галя важничала, старательно перебирая ногами и воображая себя взрослой. Сергей с Катей медленно, словно бы в полусне, топтались на месте.
Анюта, улыбаясь, что-то говорила Косте. Он засмеялся и вдруг быстро и крепко поцеловал ее в губы.
Тихим счастьем полнилась Дарьина душа. Словно начинала она вторую жизнь, и эта жизнь сулила одни удачи и радости.
6
Основные цеха нового производства своеобразным индустриальным проспектом протянулись от старого завода далеко в степь. Здания цехов перемежались здесь с огромными колоннами химических аппаратов, установленных на открытом воздухе. Мощные эстакады трубопроводов лежали на стальных опорах, связывая металлическими жилами многие цеха и агрегаты в единый сложный организм. Две огромные градирни дышали паром, в воздухе около них постоянно висела мокрая пыль, и дорога не просыхала. Молодые деревца стояли вдоль дороги, но плохо приживались тут клены и липки, бедна живительными соками была перерытая экскаваторами земля и душен воздух, пропитанный разнородными запахами, которые зеленым листьям немилы.
Глядя на увитые трубопроводами, лесенками колонны, на бесконечные стальные артерии, прямо или с четкими изгибами повисшие над землей, на высокие здания, цехов, с большими окнами, а то и сплошь застекленной стеной, Дарья вспомнила стройку, железные скелеты нового завода и среди строителей — Катюшку с надвинутым на лицо щитком и рассыпающимися из-под электрода голубыми искрами. Не сбежала Катюшка от надоевших тяжелых кирпичей. А сбегали иные парни, покидали стройку с ее общежитиями-вагончиками, с тяжелой работой, с морозами и ветрами, трудностями, неурядицами. Катя и стены выучилась класть и железо сваривать. Много тут стыков, которые намертво прошила она огнем.