— Поговорим, Мудите, — сказал он спокойным, даже усталым голосом.
— Не подходи ко мне, я закричу! — У Мудите сверкнули глаза. Говорила она тихо, сквозь зубы, но взгляд ее метался по ожидающим автобуса, выбирая возможных спасителей из мужчин. Нет, здесь на успех надеяться трудно. — Ничего твоего я не взяла. Только свою одежду и трехпроцентные облигации, которые на свою зарплату купила. Пятьсот рублей, больше ничего. Не станешь же ты из-за этого шум поднимать, Жирак?
— Отойдем в сторонку, на нас начинают обращать внимание…
— Никуда я не пойду, я жду автобус.
— Не думаешь ли ты, что я стану удерживать тебя силой?
Мудите перенесла чемодан к стене дома.
— Зигурд, я бы хотела обойтись без такого разговора… Так будет лучше.
— Тебе чего-нибудь не хватало в моем доме?
— Все слишком сложно… Просто между нами ничего больше нет…
— Может быть, можно еще все как-то изменить?
— Нет!
— Он хочет на тебе жениться?
— Он на этом настаивает, — соврала Мудите и, ободренная своим враньем, продолжала: — Я уже подала заявление о разводе. Это просто, детей у нас нет.
Теперь была его очередь врать:
— Мудите, ты получишь все, что хочешь. Только не оставляй меня одного. Только сохраним семью. Любовь пройдет, сгорит, а семья должна остаться. Я не буду тебе запрещать, можешь ходить, куда и когда захочешь… Я буду терпеливо ждать… Только сохраним семью…
Подошел автобус, с шипением раскрылись пневматические двери.
— Помоги мне внести чемоданы…
— Подумай еще раз… Я прошу только одного, хорошенько подумай… не спеши… — И Жирак послушно понес чемодан.
Автобус отошел от кромки тротуара, и его подхватил транспортный поток.
Поодаль Жирак увидел надпись: «Бутербродная».
— С сыром? С колбасой? — спросила буфетчица, отмеривая стопку водки.
— Пять. С килькой, — пробормотал Жирак, подавая деньги. Широкий, покрытый пластмассой прилавок огибал на высоте груди все небольшое помещение. Придерживая стаканы, подле него стояли и галдели старые и молодые мужчины. Забившись в угол, Жирак хлопнул все пять стопок подряд.
Да, Мудите не вернется, старики не переедут… И пропал я, без сада мне не жить…
Водка подействовала. Жирак опять протиснулся к буфету и заказал еще три стопки. Из затененных углов на него взирали с явным уважением.
Он понимал, что здесь не то место, где можно искать выхода, и уже пошел к двери, но вынужден был остановиться, так как в нее ввалился потасканный тип, подбирающий обычно недоеденные бутерброды. Высокий, нахальный, обтрепанный. Буфетчица тут же принялась его честить, выгонять и грозить милицией. Тип, отвечая ей довольно дерзко, тут же принялся шарить по еще неубранным тарелкам. Слова его вызвали хриплый смех присутствующих. И это, в свою очередь, вызвало у Жирака зависть к этому безмятежному восприятию жизни.
Оставив машину у обочины, Жирак взял такси и поехал к знакомому юристу.
— Барахла этого в доме мне не жаль, пусть все им достается. Мне жаль того труда, который я в теплицу и в сад вложил, ведь они же теперь все испортят.
— Тебе надо все вывезти. Вырви и разбросай все посаженное. Чтобы ни корешка на грядке не оставалось. Только тогда и начнем разговаривать с прохвостом. Из квартиры тебя выселить не могут, а дом с жильцом продать трудно. На этих двух факторах и должна теперь строиться твоя защита.
— А сад?
— Сад выкорчуй! Сейчас же! Незамедлительно! На хороший сад всегда найдется покупатель! Если не сорвешь и не снесешь все цветы на базар, их снесет тот прохвост. И рядом будет стоять судебный исполнитель, когда он будет это проделывать!
Совет адвоката все же давал какую-то надежду. Жирак вернулся домой.
С двумя пустыми ящиками вошел он в теплицу, так как справедливо решил, что распродажу надо начать с самых ценных сортов. Но рука не поднималась вырвать хоть один.
Уже в темноте, когда родители Мудите ужинали на кухне, неожиданно появился Жирак. Выглядел он странно, сказал, что ему надо поговорить о чем-то очень важном. Так как от предложенного чая он отказался, его провели в комнату. Но спустя несколько минут он вышел и простился, сказав, что зайдет завтра или послезавтра.
Мудите накормила Карлиса ужином, но сама есть не стала — в ожидании Рудольфа.
Карлис думал, что она что-нибудь скажет насчет большого чемодана, внесенного в комнату Димды, но она молчала, и это обидело его. Он всегда защищал интересы Мудите, пытался как-то воздействовать на Рудольфа, но сейчас, очевидно, никакая помощь не требуется, и мавр, сделав свое дело, может уходить.
Карлис уехал в свою комнату. Передавали хоккейный матч. Глядя в телевизор, Карлис нервничал, хотя игра была неинтересная. «Неужели Мудите думает, что я не понимаю, почему она явилась с чемоданом? Или нарочно молчит? Хочет указать мне, что мое место, как у собаки, в углу! Чтобы понял, что у них своя жизнь и мне запрещено в нее вмешиваться! Извольте, сударыня! Я человек гордый, вмешиваться не буду! Мне от вас ничего не надо!» И он с довольно злорадным чувством подумал, что разрешение на мастерскую на чердаке еще не получено.
Пальцы его все ломали спички — паршивая привычка, от которой он никак не может отвыкнуть. Карлис сердито швырнул коробок на письменный стол, а взгляд его в это время задержался на прозрачном янтаре на черном бархате. На этой подвеске, принесшей ему такую славу. Он взял большую теплую каплю в руки, посмотрел на свет. Казалось, комар, увековеченный благодаря смоле древних лесов, трепещет раскинутыми крыльями. Губы Карлиса искривились в улыбке.
Крутя левой рукой колесо, он выехал в коридор. В правой был зажат «Веселый комар». Мудите еще возилась на кухне.
— Рот открой, глаза закрой! — с улыбкой скомандовал он. Такая была детская игра, когда закрывший глаза получал конфетку или что-нибудь вкусное. — И пригнись!
Надевая янтарь на шею Мудите, он вынужден был прикоснуться к ее волосам. И по нему пробежала огромная электрическая искра. Он даже качнулся от такого удара.
— Это тебе свадебный подарок!
— Карлен, я не могу его принять! Это было бы жестоко с моей стороны! Все, что угодно, только не это!
— Поцелуй за это! — И Карлис подставил лицо.
— Да нет же еще свадьбы, Рудольф еще официально не сделал мне предложения.. — Мудите легко и быстро прикоснулась губами к его щеке.
— Как же не будет свадьбы, когда сундук с приданым уже привезен! — И Карлис поехал к себе в комнату.
Вопрос Мудите задержал его на полдороге:
— Ты не знаешь, где Рудольф сегодня так долго болтается?
— Старых подружек обходит… Так уж принято.
— Я не ревнива, — громко засмеялась Мудите. И уже с восторгом принялась разглядывать подарок Карлиса. — Все свои вещи я не могла взять. Я не забыла, но мне просто некуда было их положить. Как-то надо будет договориться, съездить и забрать все. Как ты думаешь, ваша старая хозяйка не обидится, если теперь я буду готовить?
— Вот уж хоть это вы могли бы уладить без моего посредничества! — резко бросил Карлис и поехал к себе.
По голубому льду резво сновали красные и белые хоккеисты. Практически одни уже проиграли, и обе команды только тянули вовремя, то и дело поглядывая на табло. Карлис выключил телевизор, принял две таблетки снотворного и лег в постель.
Разбудил его шум в коридоре. Он не мог понять, что происходит. Какое-то время еще думал, что это ему снится. Комната была в темноте, но в окно падал отсвет уличного фонаря.
В коридоре что-то упало и покатилось по полу, потом с вешалки сорвали плечики. Приглушенный мужской голос урезонивал, пытался кого-то остановить и без конца твердил: постарайся и меня понять! Время от времени мелькало имя — Сигита.
Женщина громко плакала, и то, что она говорила, скорее выкрикивалось: «Будь проклят тот день, когда я тебя повстречала!», «Нет, ни минуты я здесь не останусь! Уйду, хотя мне некуда больше идти!», «Оставайся, негодяй! Будь счастлив!»
Карлис стал сердито одеваться, но так и не успел. Хлопнула входная дверь, и в коридоре стало тихо.