Что только не считали в мире восьмым чудом света: и Эйфелеву башню, и Нотр-Дам, и Венецию! Теперь общепризнанно: восьмое чудо света – русский бизнес!
Одно совместное предприятие умудрилось продать в Панаму наши теплые одеяла. Причем сами панамцы до сих пор не могут понять, зачем им понадобились теплые одеяла, если у них даже ночью курицы несутся вкрутую.
Непонятно, кто начал разговоры о вырождении нашего народа.
Лет десять назад по телевизору какой-то начальник из УВД выступал, говорил: «Неправда, что в России талантов нет. Есть. Много. Но они все сидят». Потом мужика показали: он в тюрьме изобрел, как деньги печатать. Семь лет, пока он сидел, не могли у него аппарат найти. Вышел – спросили про аппарат. Оказалось, он его в двери камеры смастерил. Открыл дверь – из косяка червонец выпал, закрыл – четвертак. Хлопнул со злостью – стольник выскочил. Все признали: гений! Поздравили. И еще семь лет добавили!
В этом и заключается суть всплеска нашего бизнеса. Таланты хлынули из тюрем – куда? В Верховные Советы и в бизнес. Больше, чем из тюрем, в бизнес пришло народу только из ЦК и из министерств. Кто у нас теперь коммерсанты? ЦК и ЗК!
А иностранцы понять не могут, откуда у русских всего за два-три года появились деловые люди в нечищеных ботинках и галстуках, похожих на рваное собачье ухо, с партийным лицом точь-в-точь с плаката «Ты записался водителем троллейбуса?».
При этом любой из них без всякого компьютера, в уме или в крайнем случае на счетах секунд за восемь может прикинуть, какая будет у него чистая прибыль, если он: продаст в Китае две баржи с калошами в обмен на кирпичную линию, которую установит в купленном колхозе на ссуду, взятую в банке за взятку в размере проданного в Лувр лучшего полотна бывшего обкома партии, написанного в духе соцреализма, размером 40 метров на 60 километров, под названием «Буденный у постели больного Горького со своей конницей». Вот и вся загадка восьмого чуда света.
Кто-то шьет кепки, которые носил Ленин. Кто-то торгует полотнами Тициана. Клянется, что все это – подлинники, поскольку все покупал у Тициана сам.
Ребята из очередного совместного предприятия исхитрились скупить шкурки соболя у аборигенов Севера за просроченные лотерейные билеты. Убедили аборигенов, что это новые российские деньги.
Еще кто-то организовал совместное производство духов «СССР – Франция». Духи – французские, бутылочка наша – из-под кефира.
Куда ни глянь – всюду бизнес!
Троллейбусы разрисованы рекламами туристических поездок в Грецию за 2000 долларов! Как будто, если и можно поехать в Грецию, так только на этом троллейбусе.
– Скажите, вы председатель акционерного общества? Как вы считаете, сегодняшний бизнес приносит пользу простым людям?
– Конечно. Недавно мы обменяли нашу подводную лодку в Зимбабве на 150 одноразовых шприцев. Два шприца даже попали в колхоз, где я родился. Колхозники нам очень благодарны за них. Говорят, что пользуются ими уже второй год. Хотя до нас в Зимбабве ими пользовались всего три месяца.
Однако самое великое завоевание нашего бизнеса – это реклама!
«Если вы положите деньги в наш банк, у вас будет только одна проблема: как их получить обратно!»
Наш народ перенес и немцев, и поляков, и татар, переболел коммунистами, осталось самое тяжкое испытание – родной бизнес. Если и после него останется нам самим хоть немного пеньков, стружки, опилок, осколков и мусора, можно будет смело сказать: «Как же ты богата, нищая Россия!»
1991 год
Убери руки, Василек!
Ой, Вася! Ты, что ль? Вась! Залезай скорей в копну.
Только обещай, Вася, что не будешь меня своими ручищами бесстыжими лапать сразу. Васька, ну давай помечтаем сначала... Смотри, сколько звезд на небе. Хорошенькие все, маленькие, как наши колхозные яблоки. Вася, убери руки, слышь, всю блузку замацкал. Никогда больше к тебе в копну не приду. Правда. Клянусь. Хоть век мне с председателем в лодке не кататься... Васька, перестань.
Кстати, Федька, который вчера вот тут, на твоем месте сидел, вот Федька говорит, что лет через двадцать, Васьк (мечтатель он!), лет через двадцать уже, при коммунизме, денег не будет. А до Марса трамваи ходить будут прямо из нашего колхоза, от коровника. Романтик он все-таки, Вась, не то что ты – только об одном и думаешь. Убери руки, слышь? Сиди, быстро мечтай, кому сказала!
Кстати, ты почему план не выполнил? Золотые ведь руки у тебя, Вась (щекотно!), а план не выполнил. Ну какой же ты нетерпеливый, Васька, как наш мерин мохнорылый! В последний раз говорю: убери руки, а то протянешь ноги. Ты же знаешь, я ударница. Васька, тресну, в партию по частям принимать будут. Работать сможешь только в красном уголке бюстом Мересьева.
Кстати, о бюсте... Васька, ты Тамаркину грудь видел? Ну что ты задрожал, как трактор на колдобине? А я завидую ей: вот это грудь! Сколько ж на такой груди орденов уместиться может! А на моей вот – только значок ГГО.
Васька, ты смотреть смотри, а руками святое-то не лапай. Что святое? Значок – святое! А это – не значок и не святое. Убери руки, они у тебя хоть золотые, а холодные, как ноги у нашего фельдшера. Откуда про фельдшера знаю? Тамарка рассказывала. Так что положи быстро свои беспартийные грабли на колени. Да не ко мне на колени, а к себе. Вот так и сиди, как сфинкс в копне. Сфинкс – это такое животное, Вась. Наш агроном на него похож, когда на работе спит с открытыми глазами.
Васька, ну что ты все время молчишь, как глухонемой, да дышишь, как лошадь пожарная во время тревоги?
Скажи, Вась, честно, вот глядя мне в глаза: вот ты бы хотел?.. Нет, не это. Это я знаю, что ты бы всегда хотел. А птицей хотел бы стать?
А Федька хотел бы. Он мне сам сказал: «Хотел бы я, Наташа, стать птицей, взлететь высоко-высоко, а оттуда камнем вниз и прямо нашему председателю на голову! И чтобы вдребезги!»
Васька, Васька, Васька, прекрати! Вася, Вася, Вася, Вася, Василек ты мой... Вот за что я тебя люблю: за то, что ты все равно своего всегда добьешься. Не то что Федька – до утра про звезды треплется.
Прошло пятнадцать лет.
– Вась, а Вась, ну что ты, как только спать ложимся, сразу к стенке отворачиваешься? Что я тебе, снотворное, что ли? Повернись, слышь, повернись. Нашей дочурке братик нужен. Ну что ты там молча грязным пальцем в обоях ковыряешь?
Ну хорошо, ну не хочешь сына, давай поговорим о чем-нибудь. Жизнь ведь проходит, Вась, а ты все молчишь.
Федька с Тамаркой до утра о Феллини треплются, об Мандельштампе тоже. Тициана вслух читают...
Вась, Вася... Ты хоть знаешь, что такое «Феллини»? Запчасти или макароны? И я не знаю Феллини... Фильку кривого знаю. Темнота мы с тобой, Вась.
Повернись, слышь, давай хоть помечтаем о чем-нибудь возвышенном. Например, о том, как мы тебе пижаму купим! Выходную, да, Вась?.. Как у нашего председателя, слышь. Будешь в ней по субботам в клуб на танцы ходить. А мне, Вась, колготки... Представляешь? В городе два чулка вместе сшили, слышь? Ага, перчатки для ног получились, слышь? Ой, еще я мечтаю на спальный гарнитур в очередь... Французский, белый, как у Тамарки... Называется какая-то ночь – Варфоломеевская, что ли. Ага, и тебе – зимнюю шапку.
Ой, Вась, представляю: лежишь ты в белом спальном гарнитуре, в шапке...
Что молчишь, Вась? Жизнь, говорю, проходит. Повернись, слышь, не трону. Клянусь, не трону! Клянусь самым дорогим, что у тебя есть: нет, не этим, а велосипедом твоим. Зато, если повернешься, жвачки дам пожевать. Слышь, Федька из Италии одну штучку привез, теперь всем пожевать дает. Сегодня наша с тобой, седьмая, очередь. Только, Вась, ты ее, как в прошлый раз, не глотай. Слышь, еще агроном после нас жевать будет.