И она пошла, стараясь не бежать, потому что чувствовала, что ей снова тринадцать лет, и Дарик сейчас, взглянув в ее глаза близко-близко, скажет: Сонь, у тебя глаза красивые. И… Что значит это «и», Соня не знала, просто не придумала – или знала слишком хорошо… Ей не тринадцать, слава всем богам, а тридцать три, и сейчас она уже совершенно точно знает, что глаза у нее и правда красивые. Вот только зачем Дарику понадобилось с ней говорить, да еще в дальнем конце парка, если в доме полно комнат, а главное – о чем им говорить после стольких лет, она не подумала. Или подумала? Видимо, да, потому что пошла.
И вот белая беседка, оказавшаяся склепом, мирно стоявшая посреди невесть откуда взявшегося кладбища. Желтоватый туман стелется по земле, закрывая могилы, поднимаясь к ступенькам склепа, и дорожки уже не видно, сейчас туман переползет через порог, и тогда… Что тогда? Соня не знает. Она попала во власть страха, который вырвался на свободу из закоулков ее души, загнанный туда очень давно бабкой Бутейкой. Соня вдруг вспомнила запах трав, которые заваривала бабка, растопив камин осиновыми поленьями – плакун-трава, любисток и полынь. И вкус отвара, горький и приносящий неожиданный покой.
Соня переступила порог, нащупав ногой ступеньку, осторожно спустилась на землю и побрела сквозь клубы тумана. В какой-то момент, находясь почти у цели, она больно ударилась ногой о камень, споткнулась и упала, оказавшись лицом к лицу с надписью на надгробии, высеченной и выкрашенной в черный цвет – Илья Миронов. Соня попыталась встать, но страх, сковавший ее, оказался сильнее. Илья Миронов, как это? Илья, их друг и неизменный участник всех затей, жив-здоров, Соня сегодня видела его вместе с Владькой в бильярдной. Ни года рождения, ни…
– Где она? Куда делась?
Соня вздрогнула, и страх отступил. Это был живой голос, нетерпеливый, хоть и приглушенный.
– Не знаю, только что вроде бы здесь была… или мне показалось?
Второй голос озадаченный, но тоже абсолютно человеческий.
И, кажется, знакомый.
Соня осторожно подползла к кустам и затаилась.
– Да выключи ты этот туман, видишь, нет ее.
– Только что была. Темно, надо было раньше. Вот черт… дай, я сама. Ладно, шутка не удалась, идем.
– Погоди, я загляну в склеп, вдруг она там.
– Ну и пусть сидит, тебе-то что.
Из-за кустов показалась фигура в смокинге. Соня видит Дарика и сжимается. Она узнала его голос, как узнала и второй. Дарик и Козявка зачем-то заманили ее сюда. То, что это был их сговор, уже понятно: записка от Дарика, и ее собственный торопливый бег по дорожкам парка, потом фонтан с Русалочкой, а когда она увидела белую крышу беседки, оказавшейся вовсе не беседкой, то стремглав ринулась туда. Если бы она так не торопилась, то рассмотрела бы и склеп, и кладбище. Но она не рассмотрела…
Они знали.
Соня вдруг поняла, что значит вся эта история. И Дарик, и Козявка были уверены, что она придет и будет торопиться настолько, что не рассмотрит окружающий реквизит, а потом, не найдя никого в склепе, заметит особенности ландшафтного дизайна на обратном пути. Осталось только пустить искусственный туман и посмотреть, как она с визгом побежит, не разбирая дороги. Они отлично знали, что она боится кладбищ. Может, этот бутафорский погост и был построен в расчете на сегодняшний вечер, чтобы она, Соня, стала гвоздем программы. Прошло двадцать лет, а они по-прежнему веселятся за ее счет. Так, словно им в жизни больше не над чем смеяться. Они и пригласили ее только для того, чтобы подшутить над ней, а иначе она бы никогда не получила приглашения в этот дворец – а может, и никого из прежней компании не позвали бы.
Но почему? Прошло столько времени, а им все равно хочется сыграть с ней злую шутку настолько, что они устроили всю эту показуху. Они ждали, когда она вбежит в склеп, поймет, куда попала, и разглядит кладбище, когда из него выскочит. Туман довершит дело, она побежит, крича, не разбирая дороги, падая и поднимаясь, и ворвется в зал, полный нарядных людей – грязная, запыхавшаяся, с безумными глазами.
Она была близка к этому. Но ей уже не тринадцать лет, и со своими страхами за эти годы она научилась справляться. Вот только Дарика из головы не выбросила, а надо было.
Они знали, что не выбросила. И что будет потом, тоже знали. Уверены были в успехе задуманного.
Карета все-таки превратилась в тыкву, а праздничное платье – в лохмотья, бриллиантовая диадема рассыпалась и росой упала на дорожку.