– Это самолеты, тушат пожар с воздуха, – сказал Руслан, увидев, как я пролила чай, вздрогнув после очередного шипения. – Часто стали летать, беда, видно. Пойдем, надо проверить лошадей.
И мы пошли в сероватый мрак, Руслан впереди – я за ним. Вокруг нас паслись лошади, принадлежащие семье Руслана. Часть табуна стояла в наспех сколоченных левадах, а часть паслась, стреноженная. Нам нужно было проверить путы на ногах тех лошадей, которые бродили на свободе. Слово «путы» я слышала раньше только на уроках литературы или истории, что это такое, представляла смутно. Оказалось, что это такая веревка толщиной с два моих пальца, определенным образом завязанная чуть ниже или выше коленей передних ног лошади; веревка не мешала им двигаться шагом, но и не давала подняться в рысь или галоп и быстро сбежать. Мы подходили к каждой лошади, которую находили в тумане, я светила фонариком, а Руслан, не забыв сказать что-то ободряющее потревоженной лошади, проверял узлы на веревках. В жидком свете фонарика лошади казались призрачными, нереальными, да и мой спутник все больше напоминал чародея: от него исходила какая-то сила, которая мгновенно подчиняла его воле все вокруг нас – туман редел и расступался перед ним, кони послушно стояли, а я не могла оторвать взгляда от его ловких рук, от его длинных пальцев, которые быстро скользили по ногам лошадей, а иногда оказывались у меня на плече или груди, чтобы поправить куртку, которую он на меня накинул. Руслан показывал своих любимцев с такой гордостью, точно это были не кони, а редчайшие бриллианты в сокровищнице короля, и мне, городской девочке, которая видела лошадей только на картинках или в поле, где они казались чем-то вроде нарисованного задника в спектакле, эти животные вдруг стали родными.
– Устала? Не хочешь вернуться?
Еще как устала! Но вернуться, сейчас, когда утраченное волшебство нового для меня чувства стало опять разгораться? Я покачала головой.
– Тогда я покажу тебе Шуликуна – чистый бес, но как хорош! Пришлось одного привязать, ужасно ревнует меня ко всем, резвость и выносливость у него невероятные, а прыгает так, точно у него есть крылья!
Я слушала Руслана и кивала, точно все понимала, и готова была идти за этим голосом куда угодно. Уже начинало светать, и поле сухого ковыля перед нами напоминало огромное облако, которое дремало на земле, и мы шли по этому облаку, опьяненные счастьем взаимопонимания.
Мы поднялись на пригорок, с которого было видно и другой берег реки, где над черной выжженной землей стелился дым, и оставленный нами бивуак, и табун, а прямо перед нами росла огромная акация, здесь был привязан Шуликун. Весь пейзаж напоминал мне почему-то саванну, как ее показывают в фильмах National Geographic, а не нашу скучную степь; возможно, тому виной было утреннее солнце, ослепившее меня, или странное чувство, которое оставил первый в моей жизни поцелуй.
Все казалось иным, цвета стали ярче, звуки – громче, обычное прикосновение руки мгновенно разогревало мою кровь и меняло ее состав, и когда Руслан вдруг засвистел, я чуть не упала – так больно резанул слух этот тревожный звук. Он продолжал свистеть и сдавливать мою руку.
– Не может быть! Отвязался!
Руслан оттолкнул меня и побежал вниз, к дереву. Он обежал акацию несколько раз, не переставая свистеть. Я видела, как с другой стороны холма в ответ на этот свист забегали люди, и вот уже несколько всадников веером разлетелись по огромному пустынном полю, на котором не было никаких признаков сбежавшего Шуликуна. Руслан тем временем успел добежать до обрыва, прыгнул в реку и в считанные секунды превратился в маленькое пятно на воде. Я осталась одна.
Мне было так больно и стыдно от этого неожиданного предательства, что хотелось в прямом смысле провалиться сквозь землю, исчезнуть, не быть. И когда я дотащилась до акации, у корней которой разросся какой-то кустарник, я забилась в него, точно зверь, и уснула.
Мне снился странный сон – Руслан целовал мою ладонь, мне стало жарко от этих поцелуев, я пыталась отнять руку и проснулась. Прямо надо мной раскачивалась гривастая голова, и лошадиные губы перебирали складки на рукаве куртки. Я пошевелила рукой, и лошадиная голова тут же исчезла, конь отошел от меня и смотрел огромными детскими глазами с непередаваемым доверием и любопытством. Это был крупный жеребец какой-то удивительной масти – как если бы вы смотрели на солнце сквозь рыжий кленовый лист, – и я поняла, что это тот самый Шуликун, который сбежал. Конь был в недоуздке, к которому карабином была пристегнута веревка, она змеилась возле моей руки, то приближаясь, то уползая в траву, когда конь отходил от меня. Я осторожно накрыла ее ладонью – конь сразу же почувствовал натяжение веревки, замер, но не двинулся с места. Я поднялась – Шуликун никак не отреагировал на это движение, только занюхал воздух и тряхнул гривой, отгоняя мух. Я сделала несколько шагов к стволу акации, конь пошел за мной, и тут я увидела Руслана – он стоял в нескольких метрах от нас, в тени дерева, и делал мне какие-то знаки. Шуликун тоже его увидел и тут же натянул веревку, я вцепилась в нее, ища одобряющего взгляда Руслана, но он смотрел сквозь меня, только на веревку в моих руках, только на взволнованного коня. Чем ближе подходил Руслан, тем сильнее нервничал конь и тем больнее веревка врезалась в мои ладони, но я продолжала тащить упирающегося коня к дереву, в надежде успеть обмотать корду вокруг ствола. И когда мне это почти удалось, я вдруг увидела, какие безумные у Руслана глаза, сколько в них боли, надежды и любви, и смотрят эти глаза не на меня, а на коня. И не знаю, что на меня нашло, но я размахнулась с неожиданной для себя силой и злостью и хлестнула Шуликуна по ногам концом веревки, потом еще и еще. Веревка обожгла мне руки так, точно я схватилась за лезвие раскаленного ножа, конь мгновенно взвился на дыбы, лягнул невидимого врага и, подняв клубы пыли, исчез.