– Ну, пойду сделаю чаю?..
– Не нужно, – сказала она.
Встала, подошла к окну, провела ладонями по тюлю, нащупала края занавесок и задернула их. Затем шагнула к письменному столу, коснулась стопки тетрадей, вскинула руку к полке и провела кончиками пальцев по корешкам книг.
– Любишь читать? – спросила она.
– Да… так… к сессии готовлюсь, вот… учебники всякие, – промямлил я, глядя на нее во все глаза и гадая, куда она двинется дальше.
Но она замерла на месте и теперь гладила ладонью поверхность стола, словно задумалась о чем-то. «Прикидывает, что взять…» – решил я. Тут она, не поворачиваясь, произнесла:
– Выключи свет.
Я встал и нажал на клавишу на стене. Внезапно она дернула меня за руку с такой силой, что я повалился на ковер. Сама она оказалась рядом, вцепилась мне в волосы и начала яростно ерошить их так, что мне показалось, будто она хочет снять с меня скальп. Затем принялась ощупывать мое лицо, скользя пальцами по лбу, носу, щекам.
– Ты красавчик, да? – шептала она, склонившись надо мной, и я чувствовал на лице жар ее дыхания.
– Вр-р-р-роде нет… – заикаясь, я попытался отстраниться, но она с силой притянула меня к себе и впилась губами мне в губы.
Странное дело: я должен был распалиться, но мне стало жутко. Целовалась она неплохо, но весь антураж, эта ее немногословность, эти темные очки делали происходящее похожим на сектантскую оргию.
– Может, снимешь очки? – робко попросил я, когда она на миг отлепилась от меня.
– Нет, – она снова подалась вперед, намереваясь обнять.
Я отпрянул.
– Ну что, тебе сложно? Тут все равно ни зги не видно… Они мне мешают… это… расслабиться.
Она поколебалась секунду, потом я услышал, как что-то негромко стукнуло – видимо, оправа соприкоснулась с досками пола. И тут же безошибочно, будто видела в темноте, она выловила мои руки, положила их к себе на грудь и проговорила каким-то новым, хрипловатым голосом:
– Расстегни мне блузку.
Я принялся неловко возиться с пуговицами и пожалел тогда – думаю, единственный раз в своей жизни, – что их оказалось так мало. В тот момент, когда она вытаскивала руки из рукавов, я, повинуясь какому-то бессознательному порыву, потянулся и неслышным движением нажал на кнопку на торшере. Конечно, лучше бы я этого не делал. Лучше бы я не видел ее лица, но этот жест был будто неподвластен моей воле, продиктован чем-то глубинным – вроде инстинкта самосохранения… Инстинкт сработал молниеносно – через мгновение я уже был на другом конце комнаты и наблюдал оттуда пробирающую до костей картину: на ковре сидела голая по пояс женщина, но не ее нагота приковала мой взгляд. Я смотрел на ее лицо. Из-под челки, которая раньше прикрывала лоб до самых очков, а теперь сбилась на бок, выползал жирный рубец: он рассекал бровь и то место, где когда-то был правый глаз, а теперь темнела заросшая складчатой кожей впадина. Второй глаз казался широко распахнутым, но ни радужки, ни зрачка я не увидел – он был желтоватым и глянцевым, как фарфоровый шарик на крышке старой сахарницы. Я прижал ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть. Она вытянула вперед руки, но почувствовала, что в комнате что-то изменилось, и позвала:
– Вова, где ты?
– Кажется… сегодня… ничего не получится … – выдавил я из своего угла. – Давайте я расплачусь и закончим…
Она какое-то время не двигалась, затем сообразила, что к чему, нашарила и нацепила очки, начала одеваться. Я непослушными руками вытащил из брюк кошелек, выпотрошил его: разномастные купюры посыпались на пол. Кое-как собрал их в лохматую стопку и сунул ей. Она оттолкнула меня, подхватила с пола пальто, нащупала дверь и вышла в коридор. Я выскочил следом, заметался по прихожей, бормоча какие-то жалостливые оправдания. Она не проронила ни слова, ждала, пока я закончу ковыряться с замком, затем прошла мимо и начала спускаться вниз по ступеням. Я выбежал на площадку и тихо проскулил ей вслед: «Давайте я посажу вас на такси…» Разумеется, ответа не последовало. Тогда я захлопнул дверь, сел на пол и закрыл лицо руками.
Конечно, я не рассказал Саньку про свой провал и пресекал всякие разговоры на эту тему, хотя он и рвался обсудить детали моего первого опыта. Больше всего на свете мне хотелось стереть его из памяти, этот позорный эпизод, но вот прошло три месяца – и не было ни дня, когда бы я не вспоминал о нем. Черты ее лица вроде бы уже истерлись, но ночью память восстанавливала их со всей кошмарной точностью, и я не раз просыпался в поту, с облегчением понимая, что один в кровати.