Костя протянул ей фужер с шампанским – на тонкой ножке, резной рисунок по серебристому хрусталю. Такие обычно бьются в мелкую пыль.
И Людочка заливисто, громко захохотала…
Алина Пожарская
Сходня
1
Я сидела на кухне, когда она позвонила.
– Привет, это Лу. У меня новый номер.
– Что случилось?
– Лешего помнишь? Со Сходни который?
– Ну, помню. И?
– Его сбила фура. Ампутация кисти. И что-то с головой. Сходненские спрашивают. Приедем?
2
С Лешим я познакомилась на Чистых прудах. Я несла проездной из универа для Лу, а она мне – двести рублей.
Обычно мы встречались у нее в районе.
«Давай резче встречаться, – говорила она. – А то за мной заржавеет».
«Я тебе что, мужик на свидании? – отвечала я. – Ждать тебя чести дофига».
Тем не менее я ни разу не ушла с красно-зеленой Преобраги. Очень тут воздух умиротворяющий. Притом не снотворный.
Но в этот раз что-то пошло не так, и вместо Преобраги случились Чистяки.
– Ать!
Меня нагнал парень в шляпе и плаще. Он был коротко стрижен и выглядел по-чикагски и по-говнарски одновременно.
– Ну, – сказала я, – привет.
– Я Леший. А ты?
– А я Марго.
– А кого ждешь?
– Подругу.
– А я девушку. Любу жду.
Я что-то заподозрила.
– Какую Любу?
– Готичную. На той неделе познакомились.
Он раскрыл телефон-раскладушку и сунул мне под нос. На рабочем столе на фоне Введенского кладбища стояла Лу. На ней был белый грим, черная юбка и шляпа Лешего.
3
С Лешим у них ничего не вышло, потому что Лу мечтала о длинноволосом парне, а Леший только что дембельнулся. Я предположила, что хайр – это повод, а причина, видимо, в другом. Но Лу не слушала.
– Ты, Марго, оставь-ка свой фрейдизм. Нет хайра – нет любви.
Мы сидели на Преобраге у Моссовета, и я слышала запах ее белой пудры. Не духов, а именно пудры, густой, порошковой, даже волокнистой какой-то. Пудра делает Лу земной, хотя готы добиваются обратного. Но что поделать: грим – тоже материя.
– Знаешь, – сказала Лу, – которые на Сходне тусят, те ж во сне умирают. Не слышала?
– Не-а.
– Ну теперь знаешь. Адовый район у нас. Тебе не страшно?
Я покачала головой:
– Тушка – вот мой район. На Сходне я работаю.
На Преобраге солнечно. Лу не вписывается в родной пейзаж. Тут даже кладбище красное, лубочное какое-то. И листья зеленые.
4
Мое лето – пыльное, книжное. Позади смена в полуподвале, позади «роллтон» в жестяной кружке (тронешь – ошпаришься, не обожжешься!) и рожок в совковом кинотеатре. Мне восемнадцать, и я в последний раз взяла проездные. Перевелась на вечерку. Сходня – место, где судно пристает к берегу или человек может спуститься к воде.
Я иду к переходу, чувствуя, что губы холодные. Это значит – устала.
Небо тяжелое. И только в переходе – жизнь и движение. Там Леший носится со шляпой и аскает под «Гражданку» и «КиШа».
– Чего с зубами у тебя? – спросила я.
– За девушку вступился. На Ховринке.
Леший нааскал мне на проездной, который за Лу заржавел. И еще полтинник остался.
Мы пошли в стекляшку.
– А дайте пиво «Старый хмельник»! – пропел он.
Тогда эта шутка еще прокатывала.
5
– Ого ты изменилась!
Мы не виделись около двух лет.
– Кто б говорил.
На ней – ни грима, ни черноты. Вся бордово-изумрудно-каштановая, только на висках две красные прядки. Немилосердно выдают прошлое.
Мы перелезаем через забор и шлепаем в сторону Менжинского. «С головой что-то», как Лу сказала по телефону, – значит, лежит он в психиатрии.
– О чем думаешь? – Лу спрашивает.
– О том, что сегодня мы повзрослеем.
На проходной нас пустили легко и сердито. Левченко? Двадцать пять лет? По лестнице и направо. У желтой стены толкается кучка сходненских.
– А Клава-то не пришла, – говорят.
Леший месяц встречался с девушкой, но серьезного ничего. Теперь Клава в двусмысленном положении. Как ни поступит – все равно врагом окажется.
Из палаты выходит группа ребят. Лу толкает меня.
…Леший худ, бел и рассеян. Он изрядно зарос: ему идет хайр, идет худоба, идет долбанутость в глазах.
Мы принесли ему детскую питашку и воды – таблетки обезвоживают, и воду так и хлебают, из горла, с треском сминаемой бутылки – стеклянную тару нельзя, только пластиковую.
– Что ж ты так, Лёх, – говорит Лу.
– Мастер я, – отвечает Леший и улыбается.
– Какой мастер?
– Дурацкий. Вот чего получилось.
Он вытягивает вперед обе руки. Правую кисть. И левый рукав белой больничной рубахи.