Слова «в зиму» я так и представляю: куда-то в черную и ледяную дыру. Но борода с Юрой не вяжется: слишком он тонкий какой-то, с красными пятнами на бледной шее.
Я рассказываю ему про отца. В какой-то момент задерживаю дыхание: чтоб не заплакать.
– Знаешь, – говорит Юра, – я давно так с незнакомым человеком не общался. Это круто.
Подходит бармен и хлопает себя по запястью.
– Ага, – говорит Юра и, пока я копалась в мокром рюкзаке, расплачивается за двоих.
– Ты дурной? – говорю. – Ладно, за мной не заржавеет.
– Не знаю, что у тебя там не заржавеет, – усмехается Юра, и бармен за компанию тоже фыркает.
На улице темно и мокро.
– Так, – говорит Юра, – я тебя проводить сейчас не могу, поэтому есть два варианта: либо я вызываю тебе такси, либо ты говоришь, у тебя нет Интернета, – что ж, милости прошу ко мне, у меня есть.
Он так и говорит – «милости прошу».
Мимо нас пролетает воронок, все на мгновение освещается.
– Знаешь, – говорю, – есть еще третий вариант. Я пойду пешком.
– Эй, не надо. Давай такси вызову. Здесь не Москва.
В ушах трещит от дождя и машин. Впереди маячит вокзал. Юра достает телефон:
– Я всегда так делаю.
– Рада, что ты всегда так делаешь, – говорю. – А я так не делаю никогда.
– Ты чего?
На перекрестке смотрю ему в глаза.
– Вот говоришь, всю страну объездил? А ума не прибавилось.
Разворачиваюсь и иду прочь. Звоню Лёвке, он сонный, трубка скрипит.
– Я соскучилась, – говорю.
– Что-то случилось?
Лёвка всегда зрит в корень.
– Случилось то, что люди дебилы. Давно случилось. Еще до нас с тобой.
*
Веник предается страстям и говорит об этом.
– Ты думаешь, легко вожделеть замначальницу кладового цеха?
Перед нами плещется Онежское озеро, синющее и какое-то строгое: то ли от плитки, то ли просто оттого, что это север и здесь иначе никогда не бывало.
– Так не вожделей, – говорю.
– Так не могу.
Похоже, судьба все-таки наказала его за все, что раньше сходило с рук. Раньше гулял – и хоть бы что, а теперь чувства подхватил, как простудился.
Веник смотрит на меня безумными карими глазами.
– До подсобки дошло. Смотрю на нее, без комбеза, мозг орет: «Бля-я-я!», – а все остальное: «Похер, давай!»
– Дебил, – говорю, – ты, Веник.
*
Я отправилась искать кафе «Трава», в котором работает Юра. Зачем, не знаю. Видимо, стало совестно: переборщила я тогда.
Нашла его заросшего и за барной стойкой. В штанах с подтяжками.
– Ого, – говорит он. – Вот это да.
И смотрит испытующе. В этом есть что-то жутковатое – когда человек с глазами, к которым липнет эпитет «беззащитные», смотрит вдруг именно так.
– Я попрощаться пришла, – говорю.
– Тогда иди туда, – он указывает в дальний угол.
Там воняет индийскими палочками и лежат журналы про йогу.
В Москву я собираюсь через две недели, но он не уточнял, поэтому лжи тут и не бывало.
Я влезаю на диван, через десять минут он садится рядом. По стене бегают зеленые слоники. Я пытаюсь понять, нарочно это или дизайнеры не знали такого кино.
– Залипаешь? – спрашивает Юра. – Я как отсюда в восемь выйду – сам спать завалюсь. Здесь не Москва. Здесь ритм не тот.
Молчит, а потом добавляет:
– Хотя с тобой бы, наверное, не уснул.
– В смысле?!
– В прямом.
Я пробыла у них до закрытия.
*
На другой день мы с Веником пьем портвейн.
– Она уходит в декрет, – говорит он. – Плакал прямо при ней.
– А я, – говорю, – теперь, кажется, его люблю. Что делать?
Веник чешет родничок на макушке.
– Домой вали, Марь. Только так. Только домой.
– А что это? Ты можешь мне объяснить? Что это было?
Он молчит минуты две, пинает краем подошвы вентшахту. Мы сидим на крыше.
– Когда все так ловко налажено и счастьем наполнены дни, в душе образуется скважина: душа твоя просит херни. Моя душа ее и так просит: я долбоеб. Отсюда и замначальница. А ты – ты только что вышла из ада.
– Ты про отца?
– Ага. И мозг запросил еще. Не привык жить без этого.
Он с силой бьет бутылку донышком о бетон. На ней образуется белая полоса.
– Все, что ты сейчас можешь, – это уехать. К Лёвке. Забыть. Не было этого, не было никогда и не будет. Бери билет и езжай прям щас. Вали домой, Марь.
3
На вокзале народу почти не осталось. Остался шпиль и пустая привокзальная площадь.
Здесь ритм и правда не тот.
Наталья Волкова
Журавлиный король