Когда принесли гренки, Сойер выложил на стол туго набитую папку.
– Что это? – спросил я.
– Подарок. Открывай.
Я подтянул к себе папку. Снял резинки. Увидел на самом верху газетный лист – буквы складывались в слова, слова в заголовок, а тот заявлял…
Сойер вполголоса бормотал что-то о диких пляжах и новых горизонтах.
– Это что? – тупо повторил я.
– Это твой выход, Дэйз. Твоя главная роль. Может, даже и катарсис… Я правильно произнес? Опять забыл, где там ударение…
«НЕ ТОЛЬКО ЖИВОДЕР, НО И ВЗЯТОЧНИК? Ноа Дейзен, владелец компании „Кроль-Король“, чья репутация уже готова пошатнуться…»
«…По утрам запирается в кабинете, работает с бумагами, пьет свой черный кофе, – заявило доверенное лицо Дейзена. – Даже директор не в курсе, кому уходят суммы с пятью нулями…»
«…Наверное, это и был переломный момент. Он забил штук пятнадцать кроликов. Палкой. Кровь оттирали даже с потолка…»
Фото было мое.
– Я не… – у меня вырвался смешок. – Здесь сказано: владелец. Я не владелец компании.
– Тут ведь как, – Сойер опять отвел глаза, и я понял: еще какой владелец. Я ведь подписывал все, что Сойер мне приносил. Юрист проверял, а я даже и не глядел – это же Сойер, не кто-нибудь там…
– Почему?
– Мне нужно двигаться дальше, Дэйз. У меня правда большие планы на эту жизнь, – он все топил кусок хлеба в соусе, даже не пытаясь укусить. – Компания твоя, ты со всем справишься. Прогремишь. Скорее всего, даже не сядешь…
– Нет, – я вдруг засмеялся во весь голос, громко и судорожно. – Почему написано «черный кофе»? Какого хрена, я же не пью кофе?
– Дэйзи, успокойся…
Я рванул его за воротник, подтянул к себе:
– Двадцать лет вместе – и ты даже этого не знаешь?
– Прекрати!
– Не-ет, – сквозь смех выдавил я. – Это ты прекрати.
И ударил его лбом – прямо в оттопыренный нос. А потом еще, и еще…
Когда меня оттащили, скрутили, прижали к полу – я еще продолжал орать:
– Тупая ты скотина, Сойер! За столько лет… Кофе, чтоб его!
Со лба текли теплые капли чужой крови. Щекотали ухо.
– В жопу себе залей свой кофе! Чтоб я тебе еще хоть раз руку пожал…
– Что? – насмешливо спросил Сойер.
Я обернулся на голос. Глянул по сторонам. Стеллажи. Тусклые лампочки. Склад.
Ошалело моргнул.
– Ты сказал: «В жопу залей свой кофе», – сообщил ужасно молодой Сойер в грязном комбинезоне.
– Да это… Случайно вырвалось.
Я встал, встряхнулся. Пощупал руку – еще целую, ни разу не ломанную на склоне. Подтянул штаны, спадающие с боков.
– Так я не понял: ты в деле?
– Знаешь, Сойер… – я провел ладонью по лицу, вытирая фантомную кровь. – Я вот с тобой двадцать лет проработал. И только сейчас понял: а ведь второго такого урода еще поискать надо. Второго такого самовлюбленного козла…
Сойер смотрел на меня, приподняв бровь.
– То есть деньги тебе не нужны?
– От тебя-то? Боже упаси. Сам трясись над своими кроликами. Макбет сраный…
– Что такое «макбет»? – крикнул вслед Сойер, но я не стал отвечать.
В тот день я уволился со склада. От поступления в театральную академию меня отделяли всего восемь месяцев и пара кредитов.
И я уже не сомневался.
Наталия Лизоркина
Вселенная раздвоилась, или Как я убил червя
Это был первый раз, когда я решил исчезнуть. Правда, я зажмурился, но не исчез. Вместо этого стоял вот так – в мамином лифчике, платье, с помадой на губах. Ждал, что будет дальше. А дальше папа открыл шкаф, в котором я прятался. Наверное, тогда он мог умереть от шока. Хорошо, что у папы здоровое сердце.
Папа ничего не сказал, я – тоже. Спокойно вылез из шкафа, пошел в свою комнату, переоделся. Стер помаду, повесил лифчик и платье на спинку стула, как вешал каждый вечер школьную форму. Папа закричал из кухни, чтобы я вышел. На столе стояло два стакана.
– Мне же восемь.
– Ты прав. Прости. И давно это с тобой?
– В первый раз.
– Зачем ты… Черт. Они тебе нравятся?
Он достал несколько карточек и положил их на стол. На них были изображены женщины. Рыжие, блондинки, брюнетки… Все они, как сказала бы наша директриса Наталья Филипповна, выглядели бессовестно. Они были абсолютно голые, но совсем не стеснялись этого. Наоборот, им как будто нравилось быть голыми.
– Как они тебе? Отвечай.
Это был самый важный вопрос. Похоже, он был важнее, чем вопросы «кто во всем виноват?», «откуда берется зло?», «существует ли высший разум?», «как появилась жизнь на Земле и есть ли в ней хоть какой-то смысл?».