– Нравятся.
– Ты понимаешь, почему я спрашиваю?
– Да.
– Ты уверен, что нравятся? Вот эти… Как тебе?
Он ткнул пальцем в грудь одной из бессовестных.
– Нравятся.
– Ну, слава богу…
После этого случая папа перестал бояться, что я вырасту извращенцем, но все-таки собрал мамины вещи и отнес их на помойку.
Я появился в родильном доме №17, в окружении теток, бабушек, дедушек. Отца рядом не было – он не успевал вернуться из командировки. Отец был журналистом. Мама – астрофизиком. Сразу после моего рождения она уволилась и сидела со мной, потому что женщина. Она была умнее отца, но стояла не в лаборатории, а в очередях за курой, размышляя, хватит ли ей на грудку или лучше взять ноги и сколько осталось денег в банке (пол-литровой банке на холодильнике).
Моя мать научила меня всему, что я знаю об этом мире. Огонь горячий. Ручей холодный. Тело – грязное (намыль меня за ушами), тело – белое (не сиди на солнце долго, а то сгоришь), тело – сексуальное (тебе нельзя смотреть, как я переодеваюсь, потому что нельзя).
Мама учила меня словам.
– Что это?
– Бормашина, – говорил нежный голос справа, пока мамина рука сжимала мою руку.
– Богмашина?
– Да, бормашина.
Богмашина была устрашающая. Когда она сверлила мне зубы, я вжимался в резиновое тело кушетки. В эти минуты не было ничего, кроме боли. Сплошная боль. Так, с первого похода к стоматологу, я начал бояться Бога и его машины.
Мама ложилась в мою кровать, если мне было страшно (ничего, поплачь, если хочется). Учила шнуровать ботинки (сверху, сверху и в узел). Учила считать до ста (после десяти наступает одиннадцать). Учила бессмертию.
– Ух ты, я убил червя.
– Правда? А теперь посмотри.
Мама отложила лопату и нагнулась. На земле лежал червь, точнее то, что от него осталось: одна половинка коричневая, другая – лиловая. Как люпины в нашем саду, в которых я прятался каждое дачное лето.
– О, святые небеса! Я взываю к вам – пусть этот червь воскреснет!
Мама почему-то засмеялась, а лиловая половинка зашевелилась и начала содрогаться под маминым хохотом.
– Ты оживила его?
– Да. Видишь эту половинку? Смотри, она все еще ползет.
Я испугался и начал считать до ста. Мама улыбнулась, потому что я дошел только до одиннадцати, а дальше – тишина.
– Это очень просто. После одиннадцати идет двенадцать. Повторяй за мной.
Двенадцать.
Несмотря на то что мама была ученым, она много рассказывала всяких небылиц, в которые не верили даже мои сверстники.
– Помнишь, я тебе говорила, что мы живем во вселенной? А еще существует параллельная вселенная. И даже не одна.
– А что значит «параллельная»?
– Она такая же, но другая. На самом деле мы про нее ничего не знаем. Возможно, там живет пятилетний мальчик, и вы похожи как две капли воды. А может, в ней время течет иначе. И мальчик уже взрослый. Работает космонавтом или биологом.
Тридцать два.
Иногда посторонние пялились на меня в очереди в поликлинике. Мама говорила, что их взгляды – доказательство того, что она права.
– Видишь? Этот дедушка в шляпе? Он на меня смотрит. Почему?
– Очень просто. Он из той вселенной, где ты – уже известный ученый, который изобрел лекарство от смерти.
– А почему он смотрит, но не подходит ко мне?
– Стесняется.
Сорок восемь.
Однажды пропала моя любимая машинка (красная, лакированная, с клаксоном). Я обыскал весь дом. Даже в люпинах искал. Мама качалась в гамаке и дремала. Я разбудил ее, раскачивая гамак. Мама начала объяснять, что моя машинка провалилась в другое измерение. По ее словам, измерений было несколько. И не все можно увидеть глазами.
– Но откуда ты тогда знаешь, что они есть?
– Я знаю.
– А люди могут туда проваливаться?
– Наверняка.
Пятьдесят шесть.
– Обезьянья задница, обезьянья задница, обезьянья задница.
Я пинал ногой стену. Лето кончилось, как и дача. Мама больше не качалась в гамаке. Вместо нее по коридорам ходили учителя. У них была куча правил, которых они и сами не понимали.
– Почему на перемене нельзя бегать?
– Потому.
Семьдесят восемь.
– А ну встань!
Рука Натальи Филипповны потянулась к моему воротнику.
– В туалете горит мусорное ведро. Это ты устроил?
– Да.
– Сидорин, ты понимаешь, что ты наделал?
– Это был эксперимент.
– Быстро дал мне дневник.
– У меня его нет.
– И куда он делся?
– Упал в черную дыру.