– Ну что, сгоняем в картишки?
Киваю с радостью. Мы с бабушкой любим играть. В шашки, спички, домино, но особенно – в карты. С картами она веселеет особенно.
Но сначала я иду в туалет. Прохожу мимо высокого, от пола до потолка, зеркала в темно-коричневой раме. Отражаются мой курносый нос, разные глаза, большой рот – все мое, некрасивое. Рядом столик, на нем салфетка с гвоздиками – это дедушка их вышивал. На салфетке кувшин с длинным горлом, а из горла растут цветы – ненастоящие, но совсем как живые – сиреневые и желтые, в жизни я таких не встречала.
«Я не люблю искусственные цветы», – это мама каждый раз говорит, и фраза впилась, въелась, стала моей, теперь как будто бы я так думаю. Хотя цветы красивые, и мне они очень нравятся, но все-таки они не живые. Справа от зеркала на стене портрет: на нем моя черно-белая бабушка – молодая, с прической и в платье, с букетом сирени возле дома в саду. Я смотрю каждый раз и каждый раз удивляюсь, я как будто не верю, что это взаправду она.
Играем в карты до ночи.
В двенадцать ложимся. Ставим и стелем для меня раскладушку. Сразу не ложимся – читаем молитву. Я повторяю за бабушкой: «Отче наш, иже еси на небеси», не сводя глаз с маленькой печальной иконы. Я знаю, что это Ксения. Ее тоже нарисовал дедушка, я этим очень горжусь. Слова молитвы странные, но я не запинаюсь почти. В конце крещусь: бабушка наблюдает, чтоб правильно, этого я никак не могу запомнить – как нужно правильно складывать пальцы. Креститься мне отчего-то неловко, поэтому я побыстрее стараюсь. Ксения висит на стенке над телевизором, рядом с ней фотографии: я и мой брат, мы у елки, а на другой наш маленький папа – строгий, с корзинкой, на тропинке в лесу. Я знаю, что это в Риге, мы ездили туда давно к тете Оле. Серое море рвалось нам навстречу, ветер унес мою кепку, а один мужчина купался.
*
Утром комната яркая, день за окном белый, солнечный. Проснувшись, бегу на кухню – радуюсь, что проснулась у бабушки. Бабушка слушает радио, курит и жарит оладушки.
«Долго спишь, скоро ехать тебе, и не поговорим, и не поиграем, кушай и собирайся, не то мама опять ругаться будет. Она звонила уже, говорит, у тебя уроки не сделаны. Что же ты».
Жую оладушек. Горячий, с яблоком, хотя у мамы вкуснее.
Идем к остановке, бабушка держит меня за руку. Мороз, но мы обе без варежек. В автобусе я сразу прыгаю на свободное место, прилипаю носом к окну, улыбаюсь и машу. И бабушка тоже машет, стоит там одна, не идет. Становится грустно, и хочется плакать. Кусаю нижнюю губу. Хорошо, автобус едет быстро и вскоре фигурку бабушки скрывают пушистые от снега березы.
«Ну, и что вы там делали?» – мы с мамой на кухне вдвоем.
Мама всегда начинает разговор с «ну». Я сразу сжимаюсь, хочу стать меньше, спрятаться под холодильник, а лучше исчезнуть совсем. Незаметно вернуться к бабушке.
«Так, ничего, просто играли в карты».
«Опять», – мама не любит карты.
Я быстрей доедаю котлету и поскорее к себе, прыгаю на тахту со Скребицким. Пять минут почитаю – и за уроки.
Там, в этой потертой книжке, живут мои друзья: мальчики Сережа и Юра, их отец – добряк Михалыч, собака Джек, деревня и лес, дом и хозяйство, дружная семья. Юра, как и я, находит животных и приносит домой. Юра тоже ходит в школу, к бабке Лизихе, она еще хуже нашей Софьи Султановны, Лизиха линейкой лупит детей.
*
Пока ловлю такси, закуриваю. Люблю курить в такси и не хочу, чтобы остановился некурящий и не разрешил мне потом закурить. Пусть тормозит сразу нормальный. Тормозит скрипящее, поносного цвета корыто, но мне все равно. А Сёма садился только в крутые, чуть ли не представительского класса тачки. Дебил!
Проехали площадь, вот роща, привет. Здесь прошло мое детство, здесь каждый вечер гуляли мы с бабушкой. Здесь все такое же – деревья, дорожки и клумбы, – трудно смотреть, но смотрю.
«Господи, как хорошо жить!» – со вздохом сказала когда-то бабушка. Мы возвращались домой с фонтанов. Тот летний вечер вздыхает во мне, тает, как арбузный леденец, лучи сквозят между елок, мерцают на паутинках и угасают в траве. В мои ноги врастают душистый горошек и подорожник, белый и розовый клевер и мальвы. Бабушка знает названия цветов и учит меня. Я знаю цикорий, бальзамин и скумпию, знаю эухарис – амазонскую лилию, она перестала цвести после дедушки, а раньше цвела на его день рождения всегда.
Бабушка гадает на картах, знает приметы и объясняет мне сны. Я боюсь, что приснится зуб, – знаю, что это к покойнику, и если в окно бьется птичка – тоже, и это уже не сон, а настоящая правда. Когда дедушка умер, к нам прилетала синица – бабушка много раз говорила, а я представляла и как будто сама это видела все.