*
В ночь, когда умерла бабушка, я пила пиво и трахалась с Марком. Конец июня, жара. Мы зависали в парке, а потом пошли к нему и трахались там до утра.
Вернулась домой я только к обеду. Захожу на кухню, там мать. «Ты знаешь, что бабушка умерла?» – спросила она, смотря на меня как на говно. Ну и откуда я могла знать? Но почему-то ответила – да.
Я не видела бабушку пару лет до. Не хотела ходить, отмазывалась. Она была не в себе, говорила слабым, жалостливым голосом. Липла как репей, давила на жалость, невыносимо.
*
Коричневые бутылки гурьбой под журнальным столиком.
Огромное пыльное зеркало. Под ним бутылка из-под колы, рекламные газеты, пустой пакет. Надо убрать, но я не могу – мне плохо.
Когда бабушка умерла, я сразу заехала сюда, была еще с Марком. Нашарила в шкафу бежевое пальто – напялила с трубами в тон, в тот же вечер капнула соусом, посадила пятно и больше не надевала.
Бабушкины похороны были… Ну, не знаю. В детстве мы так хоронили птенцов, выпавших из гнезда. Без музыки, практически без людей. Вынесли, постояли, посмотрели, закопали – все.
Она вся сухая, желтая, совсем малюсенькая. Я не целовала ее, и брат мой – тоже нет. Просто стояли, я в футболке, в штанах. Жуткая жара, хоронили на скорую руку. Прокуратура Алма-Аты долго еще отправляла открытки к праздникам. «Уважаемая Валентина Михайловна, поздравляем Вас с Новым годом!» Я рассовывала их по книжкам – иногда нахожу, они как репейки.
*
«Вспомнишь бабушку, пожалеешь, да поздно будет».
Я сделала татуировку, наколола сзади на шее – «мразь», – готическая вязь, выглядит круто, мне нравится. У меня сейчас восемь тату, и это только начало.
Рожки себе хочу.
И сплит языка.
Буду дьявольской змейкой. Я стала крутой, я мразь.
Когда я смотрю фотки на стене, мне хочется биться об нее головой и реветь носорогом. Я каждый раз хочу их содрать, выкинуть, вышвырнуть на хрен.
Как те цветы из кувшина.
*
От клумб пахнет розами. Розы растут и цветут, а между кустами фонтанчики. Струйки воды падают и стекают с цветов, и как же они невозможно пахнут! Мы идем по тротуару вместе с бабушкой. Летний вечер, мы идем в магазин «Береке». На бабушкиных ногах белые туфли с фигурными дырочками, а на моих сандалии – красные или, может, белые, тоже с фигурными дырочками. Мы идем в гастроном «Береке» за кефиром и хлебом, пахнет влажным асфальтом и розами.
Я думаю об этом каждый раз, когда жизнь настигает. Не знаю, почему зависла эта картинка.
Ольга Аникина
Серебряная рыбка
В четвертом классе мне довелось побывать новенькой. Это сюсюкающее, подлое словечко. Все знают, как дети любят пришельцев. Они просто души в них не чают. В любом классе, где появляется иноплатеный гость, для него заготавливают задания: выполнил – живи, а нет – иди на кол. Я не знала об этом законе. И заданий я не выполнила ни одного.
Я не была отличницей, но, к моему стыду, предыдущая моя школа считалась лучшей школой города, а значит, я была всезнайкой и выскочкой. Кроме того, у меня на лямке школьного фартука была приколота маленькая серебряная рыбка, и почему-то она всех очень раздражала. И, наконец, в первый же день я отказалась подбирать свои вещи, рассыпанные по классу: внезапно в мое отсутствие на перемене мою заплечную сумку, видимо, стошнило, и, когда я после звонка вбежала в класс, все учебники, тетради, карандаши и прочее содержимое ранца беспомощно валялось в проходе между рядами и возле учительского стола. Я не помню, как собрали вещи: знаю только, что делала это не я и что урок был сорван. Так в дневнике и значилось: «Сорвала урок математики».
Было это зимой. Учились мы во вторую смену и выходили из школы уже затемно. Дорога от школы до дома не считалась опасной; нужно было просто пересечь несколько неосвещенных дворов, связанных между собой щербатым рядом гаражей-ракушек и окруженных типовыми хрущевскими домами. Фонари горели только на центральной улице района, за сквером; сквер был старый и заброшенный, в девяностые годы до таких скверов никому не было дела. Два фонаря горели возле школы, по обе ее стороны, и этого считалось достаточно. Тем более что зимой повсюду лежал снег, и в темных дворах он светился под ногами, напитанный отраженным оконным светом. Идти впотьмах по такому снегу было не страшно. Вечером того дня, когда случилась история с сумкой, уроки заканчивались около семи часов вечера и на улице стоял привычный февральский мороз. Это был первый вечер в моей жизни, когда меня били.