Для молодого капитана этот Пливье — предатель, и, презрительно усмехаясь, отвергая попытки втереться в доверие, он осматривает его с ног до головы.
Пливье устало возвращается к столу, вынимает несколько листков чистой бумаги, протягивает их капитану и кладет сверху карандаш.
— Может быть, вам будет легче написать об этом. Можете не давать мне это читать… Жаль!
И Виссе понимает в этот момент, что с этим человеком.
Движимый ли любовью или ненавистью, он человек, которому пришлось много страдать.
Прошло пятнадцать лет, прежде чем эта книга была написана.
Речь в ней не о победах, не о боевом духе и тем более не о смельчаках. Эта книга о простом солдате, обо всех испытаниях, которые выпали на его долю. Не дать забыть обо всем пережитом — вот высший и главный смысл того, о чем здесь рассказывается.
Харьковская опера, здание, сохранившееся еще с царских времен, находится на Сумской улице. Не бегущие из города советские войска, а, как и всюду, гиены из числа городских жителей, в перерыве между боевыми действиями, разграбили все, что не успела уничтожить война; многое растащили бессмысленно и нанесли театру тяжелейший урон.
Вскоре после боев немцы быстро все восстановили и взяли на содержание украинскую труппу, которая осталась в городе.
Барочные обои все прострелены, местами сорваны и, по-видимому, превращены в платья и рубашки. Плюшевая обивка кресел, если уже не пошла на починку русских брюк, вся протерлась, роскошные лепные украшения разбиты, развалились и позолота стерлась.
Но, несмотря на этот печальный вид, театр стал средоточием кипящей, ненасытной жажды жизни немцев в захваченном городе.
Начальники финансовых частей, высшие чиновники вермахта, почты, железной дороги и многочисленных тыловых служб вплоть до элиты «Золотых фазанов» заполняют зал так, что он вот-вот лопнет.
Между бедствующей родиной и окровавленным фронтом они расположились здесь как оккупанты и вовсю наслаждаются войной, ибо уже чувствуют, что мир будет ужасен.
Они безжалостно высасывают последнее молоко из израненных сосков опустевшего вымени русской дойной коровки — и демонстрируют образцовую организованность. А то, что при таком количестве заботящихся о сражающейся армии самим опекаемым почти ничего не достается, это не их вина.
Все они очень важны и незаменимы, целая армия, обязанная заботиться о зубном порошке, креме для чистки обуви и духовном благоденствии, так что на каждого человека с оружием в руках, противостоящего врагу, приходится как минимум десять таких, кто за его спиной тихо и незаметно кует окончательную победу. А то, что при этом они отщипнут немножко съедобного и прихватят что-нибудь на обмен, чтобы послать любимым домочадцам, так это нормально и естественно.
Некоторые, достаточно дальновидные, хватают и крадут столько, чтобы создать основу безбедного существования после войны.
А иной молодой человек, пышущий здоровьем, розовощекий, как откормленный поросенок, отличный снайпер, который на учебных стрельбах часто попадает в центр, и никогда не выбивает меньше десятки, должен самоотверженно отказаться от бессмертной славы героя, павшего от руки врага, и расхаживать с голой грудью, не украшенной ничем, кроме ордена мерзлого мяса[1].
И ведь как это трудно: дома — всего лишь приказчик или маленький клерк, а теперь принадлежит к числу господ, новой человеческой элите. Разве легко достойно представлять этот возвышенный тип человека, вести соответствующий образ жизни — охота, парусный спорт, жить в конфискованных частных квартирах, в окружении местных услужливых духов…
Или другой вариант: уже слегка поросший мхом, с выпирающим животиком, распространяющейся лысиной, неуверенной походкой и вставной челюстью, дома трепетно ждущая жена и куча детей, а здесь приходится содержать молодую любовницу, одну из дочерей местного народа; такому от природы мирному, безобидному, предпочитающему домашние тапочки и чаще всего подкаблучнику, вовсе не легко подавить в себе то немногое человеческое, что в нем еще осталось, и пробудить в себе брутальные инстинкты и дать волю своей ярости, чтобы надлежащим образом продемонстрировать жалким беззащитным обитателям, что такое господин, и при этом еще себя таковым чувствовать.
Во всяком случае — это лучше, чем отправляться туда, где беспрерывно падают бомбы…
И здесь, в Харькове, тоже приходится принимать активнейшее участие в войне; во всяком случае, в военном билете написано «Донецк-фронт 1941» и «Битва за Харьков 1942».
Завывание гранат, треск пулеметов, ад битвы, когда артиллерия, грохоча разрывами и вздымая земляные фонтаны, изничтожает в клочья людей и оружие, перепахивает землю и покрывает ее глубокими воронками, когда кажется, что все живое уже изорвано на куски; и как тогда в воронках собирается горстка людей и отчаянно противостоит страшному врагу с его многократно превосходящими силами. Все это хорошо известно из кинохроники. Ур-ра! Боевой клич чудовищного противника в громкоговорителе за экраном так действует на нервы, что потом просто необходимо зайти в кафе или еще куда-нибудь, где можно купить музыку и любовь, чтобы отвлечься.