Чтобы атмосфера казалась подлинно военной, в партере и ложах усадили группку раненых в сопровождении медсестер. А чтобы соблюсти местный колорит и дать гордо почувствовать, что эту «Аиду» исполняют не где-нибудь в немецком оперном театре, а вдали от родины, в Харькове, под самой крышей с правой стороны галереи оставили специальные места для русского населения.
Это в основном служащие различных вспомогательных учреждений вермахта, а также вновь восстановленного украинского городского управления. Они пошли к нам на службу: кто по крайней нужде, кто по доброй воле и с тщеславными надеждами.
Взгляд на занавес, звуки настраиваемых инструментов и журчание оживленных бесед в рядах зрителей — все это вызывает даже у обер-лейтенанта приподнятое, праздничное настроение.
Только у русских там, наверху, в глазах и морщинах запечатлелись тревога, душевная безнадежность — ведь мир все еще так ужасен. Зато русские женщины, словно веселые птички, смеются и весело взвизгивают, оглядываются по сторонам и бесконечно что-то рассказывают друг другу.
Когда раздается первый звонок, обер-лейтенант еще раз бросает быстрый взгляд на русских женщин, и взгляд его задерживается на девушке, которая, выпрямившись, опирается о барьер галереи.
Настроенный услышать и насладиться «Аидой», он, блуждая натренированным взглядом по залу, пока лишь устанавливает, что эта русская девушка с ее весьма выраженными формами и привлекательными округлостями принадлежит к числу наиболее приятных картин этого вечера. Но она словно сигнал тревоги, словно неожиданный, непредвиденный свист бомбы.
Молниеносно он уходит в полное укрытие от своего окружения. Он больше не слышит голоса скрипок и альтов, не видит ничего, кроме женской груди наверху, над ним, она столь очаровательна, что гасит все остальные впечатления.
Он замечает, что множество пар глаз прикованы к этому прелестному ландшафту; что настоящее представление происходит наверху, на галерее, и что надежду на более близкий контакт с этой девушкой ему придется разделить со многими претендентами.
Полные неприкрытого вожделения и горячего желания взгляды, очевидно, доводят до сознания девушки возбуждающую привлекательность ее тела.
Она склонила голову и оживленно рассказывает соседке о своих впечатлениях, поэтому он видит только ее темные волосы, по русскому обычаю уложенные косами вокруг лба и стянутые узлом на затылке, и легкую округлость ее щеки.
Наконец она поворачивает лицо к нему. Оно очаровательно непривычной красотой, и взгляд ее весел и спокоен.
Старые высохшие типы, сидящие вокруг девушки, пытаются привлечь ее внимание; они, которые годятся ей в отцы и деды, а он, молодой парень, высокий, стройный, подтянутый, интересный, часто с удовольствием замечающий, как поглядывают на него девушки и женщины, он вынужден вести жизнь по служебному расписанию, в котором любовь не предусмотрена.
Он испытывает сильнейшее влечение к этой красивой женщине, которое все возрастает по мере того, как он все внимательнее пытается понять язык этого женского тела. Многое бы он отдал, чтобы хоть один вечер, прежде чем снова отправиться на фронт, поближе познакомиться с ней.
Чтобы не привлекать к себе внимания, он время от времени смотрит и слушает, что происходит на сцене. В антрактах он снова тайно наслаждается пышными формами Кати, как он окрестил ее для себя.
Он видит ее глаза, широко открытые и устремленные на него, но и на другие лица. Ее взгляд скользит по рядам и ни на секунду не задерживается на нем, даже не замечает его.
Заключительный аккорд, занавес опускается, аплодисменты, сияние света и шарканье стульев, с которых встает публика.
Последний взгляд на Катю, внезапно мелькнувшая мысль: «Как хорошо все могло бы быть! Ну, ничего!» Она склоняется над перилами и отвечает на его взгляд шаловливой улыбкой, полной радости и как бы признающей, что она его просто дразнила, что давно заметила и приняла его восхищение. Кажется, она даже делает ему тайный знак кончиками пальцев, натягивая перчатку.
Штурмовая группа, в атаку! Извиняясь во все стороны, молодой офицер так стремительно проносится мимо аплодирующих в его ряду, что чуть не сметает с углового места, иронически ухмыляющегося высохшего старого майора с моноклем, не желающего его пропустить.
Виссе стремительно выскакивает на Сумскую, чтобы оказаться у выхода раньше ее, вглядывается в каждого, выходящего из театра. Кати среди них нет.