Связь с 20-й румынской пехотной дивизией должен в дальнейшем поддерживать майор Мёглих, а вновь назначенный командир дивизионной группы связи обязан 1 января 1943 года отправиться к новому месту службы.
Перевод оказался для Виссе неожиданностью.
— Ну вот, опять в это дерьмо!
— Ах, кто знает, что с нами будет, господин капитан! — утешает его Безе.
Оба телефониста довольно странно смотрят на Виссе и по одному знаку Безе исчезают из бункера.
— Черт побери, что это с ними? — сердится Виссе. — Видно, что-то случилось, пока меня не было? — Он смотрит на Безе и уже знает все. — Харро? — Конечно же, пес не встретил его, когда он пришел: его вообще не было в бункере.
— Я всегда говорил, господин капитан, не разрешать псу бегать где попало! — защищается Безе. — В один прекрасный момент румыны его подстрелят и сожрут!
— Ведь все его любили!
— Голод не тетка, господин капитан, здесь любовь заканчивается! Позавчера он, как всегда, бегал всюду, ловил ворон и сорок.
— А кто его выпустил без моего разрешения? — набрасывается капитан на зондерфюрера.
— Вы сами говорили, что жратвы осталось мало, пусть сам ловит, что сможет! — Безе умалчивает о том, что было запрещено выпускать Харро одного из бункера и что добродушный Кнауч выпустил пса, потому что уж он очень визжал. — Румыны, стоящие выше, ближе к вокзалу, поймали его и зарезали! Если хотите, господин капитан, вы сможете добиться моего перевода, и я поеду с вами в центр Сталинграда! — пытается Безе отвлечь капитана.
— Радуйтесь, что можете остаться здесь! Как только подумаю, что мне снова куда-то ехать: холод, а теперь еще и голод. Самое противное — грязь, неустроенность и вши, от которых нет спасения! Брр, меня просто трясет! Радуйтесь, что у вас пока все спокойно!
— Меня это никогда не радует, господин капитан! А если сюда снова приедет Мёглих? Чует мое сердце — быть беде! Лучше мне поехать с вами!
Виссе один в бункере. «Вот ты и умер, Харро!» — капитан бросается на кровать и смотрит в потолок. Он растравляет свою рану, представляя Харро живым, и вспоминает время, проведенное с ним, с тех пор, как обнаружил его, брошенным в английской машине маленьким пушистым комочком.
В Сталинграде съедают даже ангелов-хранителей.
Следующим утром неожиданно, без всякого сообщения, появляются Паулюс и Шмидт. «Интересно, что им еще нужно?» — думает Виссе.
Удивительно, но Паулюс не огорчен, как можно было бы ожидать, получая тревожные известия. Он подтянут, полон энергии и почти в довольном расположении духа, как человек, который наконец нашел силы сбросить с себя груз сомнений, расчетов, предосторожностей и эгоизма.
А Шмидт, его соперник, «генерал с умными энергичными светло-синими глазами», лицо которого напоминает портрет какого-то прусского короля, который способен просто рассеять свои сомнения, который в тени Паулюса упрямо требовал исполнения приказов Гитлера и убежден в том, что то чрезвычайное, чего требует фюрер, могло бы быть выполнено, проявляет решимость и готовность еще раз самоотверженно отстаивать своего главнокомандующего и прикрывать его с тыла.
На сей раз Паулюс деловито подводит итоги.
— 6-я танковая дивизия была спешно брошена от реки Мышкова на Донской фронт, чтобы предотвратить катастрофу 8-й итальянской армии. Гот пытается с остатками своих танков закрепиться в сдерживающей обороне в направлении Ростова. Таким образом, запланированной операции «Гром» временно дан отбой.
Печально, что я как ответственный командир своей армии не смог последовать призыву Манштейна вырваться из «котла». Гот не мог подойти к нам достаточно близко, а у нас было слишком мало горючего, чтобы пробиться к Мышковой ему навстречу. Даже если бы я прошел оставшиеся 24 километра …
Вдруг по лицам Шмидта и Татарану Паулюс замечает, что он снова углубился во взвешивание всех «за» и «против», и это может увести от пути к принятию решения в закоулки ошибок.
— Короче говоря, я не видел возможности провести части, которые должен был бы вывести из «котла», без поддержки артиллерии и танков, если не хотел подвергнуть их уничтожению. Это не было бы отчаянным риском, это было бы отчаянным самоубийством.
Татарану довольно резко отвечает, что это было бы, стало бы ясно, если бы прорыв был предпринят. Необходимо учитывать и немыслимое, если речь идет о последнем шансе!
— Риск должен быть взвешенным. Лучше я останусь на своей твердой точке зрения, и пусть опасность приближается ко мне сама, чем упасть в пропасть, поддавшись панике.