— Пожалуйста, обер-лейтенанта Фурмана.
— Добрый вечер, господин Виссе. Немного поспал — слышится через некоторое время.
— Хочу просто сказать вам, что сегодня ночью с Кремером и Иваном останусь здесь на передней позиции.
— Хорошо! Звонил полковник. Можно подавать представления о повышении. Вплоть до унтер-офицера командиры могут повышать своей властью. Здесь только вписать в солдатские книжки!
— Вы знаете людей дольше и лучше, чем я, господин Фурман. По возможности, нужно учесть всех.
— Лучше всего, если бы меня повысили домой!
Внизу, в подвале, Куновски достает рацию. Он косо смотрит на Виссе, похоже, о чем-то размышляет и велит радисту настраиваться на волну.
— Есть, господин капитан! — Куновски ухмыляется. — Где уж там, из стратегических соображений! Поскольку никогда не знаешь, как долго линия выдержит, на всякий случай мы, кроме того, проводим еще и радиосвязь.
Куновски в это время с жадностью набрасывается на суп с конским мясом. Он хлебает его ложкой.
— Опять чертовски жидкий! — Он не может совладать с собой и крошит туда всю дневную пайку хлеба. — Кто знает, доживу ли до завтра!
Виссе и Кремер вызываются стоять на посту, чтобы немного освободить пункт связи и бункер.
— Где здесь находится пехота, Куновски?
— Если господин капитан желают, мы нанесем им визит!
Снова осторожно, постоянно стараясь держаться в тени домов от лунного света, через развалины, вдоль лежащих напротив фасадов домов, мимо пулеметного поста…
— Если бы русские более тщательно следили за связью, мы бы уже получили… осторожно, господин капитан, здесь все-таки опасно!
Куновски несколькими прыжками преодолевает заваленное обломками пространство, Виссе за ним. И вот снова выстрелы.
Они оказываются за пробитой многочисленными попаданиями стеной, перед провалившимся спуском в подвал, который хорошо прикрыт от обстрела стоящим перед ним сгоревшим Т-34. Последние метры они вынуждены преодолевать по-пластунски.
— Вот здесь боевой штаб командира участка!
Отделенный от противника всего лишь перекрестком, этот подвал поражает уютом и болезненной чистотой. Газовая лампа излучает яркий свет. Сложенная из кирпичей печь испускает приятное тепло. Виссе докладывает командиру участка, среднего роста, худощавому майору, который даже носит в глазу монокль.
— Фон Шелленберг, очень рад познакомиться — польщен визитом. Вы из Вены, а?
— Так точно, господин майор!
— Приятный город, Хитцинг, Штефансдом и так далее, я все прекрасно знаю. Хорошо вы жили, а теперь торчите вместе с нами в дерьме. Не очень-то здорово, а?
— Что же делать, господин майор?
— Именно! Ну, после войны продолжим. Короткие кожаные шорты, бородку, а потом снова в горы! Вот, садитесь сюда Он придвигает Виссе стул. — Вы извините, я на минутку. Потом с удовольствием в полном вашем распоряжении!
Унтер-офицер разрезает хлеб на куски одинакового размера, каждый из которых взвешивается, и даже если они весят хоть на один грамм больше, то от него отрезается кусочек, а если легче, то кусочек добавляется. Майор внимательно контролирует раздел, в том числе и мясных консервов, прилагаемых к хлебу.
— Сюда еще полграмма! Никогда не думал, что буду аптекарем в Сталинграде!
Рядом у печи на полу в деревянной рамке рядом лежат пять мешков соломы, покрытые одеялами. На них в боевых костюмах, с застегнутыми ремнями, сидят разносчики еды и критически и заинтересованно следят за разделом провианта.
— Порции Глазера, Штруппе, Малевски и Хёне разделить в группах между солдатами, ясно?
— Так точно, господин майор!
Майор пресекает всяческие эмоции — Виссе знает, что эти четверо сегодня погибли и пайки им больше не нужны. Майор стоит под лампой, свисающей над столом, уперев руки в бока, и Виссе наконец может его рассмотреть как следует. Длинный череп, лицо с резкими чертами, стеклышко монокля в глазу, волосы тщательно зачесаны назад, хорошо выбрит. Уже немного поношенная форма слегка болтается вокруг его тела, а сапоги безукоризненно начищены, он строен и подтянут.
Еще один из старых пруссаков, которые при Гитлере стали чертовской редкостью. Виссе вспоминает слова своего инструктора подполковника Меске: «Настоящего офицера можно отличить от сотен гражданских даже в бане».
Этот майор именно из таких. Он еще раз извиняется перед Виссе.
— Еще три минуты! Мне нужно удостовериться, что ребята получили не слишком много и не обожрались! Теперь, когда настоящий голод только начинается, тут каждый сразу начинает воображать, что не получит всего, что ему причитается! Хотел бы я знать, как долго это будет еще продолжаться.