Виссе собирается встать. От этого майора он не хочет слушать ничего о жалком положении в Сталинграде.
— Не хочу мешать вам, господин майор! Я зашел только на минутку, чтобы установить связь с пехотой на моем огневом участке.
— Нет, нет, оставайтесь! Я рад, что вы пришли. Нам следует ожидать многочисленных вылазок и сильных атак. Русские пытаются захватить ту высоту, что у нас за спиной.
Снаружи слышатся гулкие раскаты гранатометов. Похоже, что это совсем рядом с командным пунктом, и вот начинается концерт. Свистят артиллерийские гранаты, смешиваясь с лающим звуком беспрерывно грохочущих пулеметов. Должно быть, сейчас весь участок роты находится под огнем.
Майор совершенно не обращает внимания на этот шум боя. Он передает разносчикам довольствие для своих трех рот. Судя по количеству бумажных пакетов, в которые упаковано довольствие каждого, численность каждой роты составляет от двадцати до сорока человек. Без слов, надев на плечи рюкзаки, разносчики еды гуськом поднимаются вверх по лестнице к выходу из подвала. В течение нескольких секунд, пока открыта дверь бункера, в подвале раздается такой грохот, словно он находится в самом центре боя.
— Ничего особенного! — комментирует майор. — Это в моей второй роте, за углом, левая сторона улицы. Ночью Иваны не придут! — Майор смотрит на Куновски и унтер-офицера и вынимает из кармана пачку папирос. — Не хотите ли сигаретку? — Оба сразу понимают, прикуривают и выходят из подвала.
— Давайте лучше не будем портить здесь воздух! — Куновски ухмыляется.
Когда майор и Виссе остаются одни, он сильно выдыхает воздух, выпускает монокль из глазницы и ловит его правой рукой. Его лицо и взгляд вдруг становятся усталыми. Его движения, когда он кладет открытую пачку на стол, нагибается за бутылкой водки и ставит два стакана, тоже становятся утомленными.
— Пожалуйста, угощайтесь! Все трофеи. Все делятся поровну. Но только не стоит лить слишком много шнапса в пустые желудки. От этого сразу теряешь рассудок, и это сразу же отражается на печени. А какой новый пароль? — хочет узнать майор.
— Не знаю, господин майор!
— Так, хм, не знаете?! А то, что приближается эсэсовская армия, которая должна нас деблокировать? Ничего не слышали об этом?
Виссе пожимает плечами.
— Ну да, немножко далековато, а?
— Я в это не верю, господин майор!
— Так что, верить в это не стоит?
— Я без иллюзий, господин майор! Но что я точно знаю и что абсолютно точно, так это то, что наш Западный фронт находится от нас на расстоянии двухсот километров!
— То есть, надежды у нас нет?
— На деблокирование — нет!
Майор вдруг раздражается и бьет себя кулаком в грудь.
— Вам я скажу. В плен я не пойду! И в побежденную Германию тоже не вернусь, потому что на этот раз нас настолько прибьют, что мы больше никогда не поднимемся!
— Германия сохранится и выживет, даже если мы проиграем эту войну! — Виссе с улыбкой качает головой.
— Вы так думаете? А я думаю, что через три недели все здесь уже закончится!
Виссе нравится, как держится этот симпатичный офицер. Он смотрит на майора фон Шелленберга.
— Поймите меня правильно, господин майор. Я ценю древних пруссаков, которые не прячутся и не продаются, а просто исполняют свой долг!.. — Он останавливается.
— Продолжайте же, пожалуйста! Могу сразу же дать вам слово, что все останется между нами! — просит его майор.
— Вы, пруссаки, послушны и выполняете все, не спрашивая ни о смысле, ни о цели. Вы мыслите некритично, только в толпе…
— Пусть лошади думают, у них голова больше!..
— Я не останавливаюсь в своей критике и перед большим начальством. Так же, как я могу увлекаться и настоящими и великими делами — именно так же я могу и отрицать что-то и отказаться следовать за преступниками.
Майор зажимает монокль в глазу.
— Вы сказали о преступниках?
— Я сказал о преступниках, господин майор, как мыслящий человек, солдат и германский офицер.
Майор снова выпускает монокль, который падает.
— Как ты считаешь, Паулюс преступник?
— Нет, господин майор, обманщик, как и миллионы других! Но он взваливает на себя огромную вину. И из трусости совершит преступление, если не найдет наконец в себе достаточно мужества, больше не следовать в своей душе ни за кем и ни за чем и поступить как надо пока еще не поздно!
— А вы стали бы исполнять приказы против своей совести?
— Нет, я считаю это бесчестным и скорее покончил бы с собой, чем позволил бы заставить себя! Поймите меня правильно, господин майор, выполнение моего солдатского долга закончится только вместе с концом войны или, может быть, никогда! Но всякое послушание имеет свои границы, когда речь идет о действиях против собственной совести!..