— Эти там, впереди, долго не продержатся! Это же смертники!
— Не более, чем те, кто в штурмовых ротах, господин капитан!
— Спасибо за радужные перспективы, которые вы нам открыли, господин лейтенант!
— У Шёндорфера есть связь с частью! По каждому выстрелу он должен получить разрешение! Он как раз и знает, как долго сможет досаждать Иванам!
— Это все не болтовня, в том числе и с продвинутыми пушками?
— Почему, господин капитан? То, что мы этими двумя пушками продолжаем обеспечивать право на существование нашему организационному аппарату? Это-то уж точно! Но тем самым мы еще спасем многих людей от того, чтобы их бросили в это пекло пехотинцами!
Виссе рассказывает все Куновски, Куновски ругается.
— Это все те же ребятки, которые сидели подальше от выстрелов, у теплой печки и набивали себе пузо! Подыхать здесь придется нам, а не господам из штаба, которые все это натворили. Они продолжают функционировать и даже с сотней человек играют в дивизии. Проклятые трусы!
— Не обязательно быть трусом, и никого не следует обвинять в том, что он не спешит на тот свет!
— Нет, я на них очень обижен, господин капитан.
Они уже приступили к своему последнему бою, и перешли в похоронную команду. Приказ сверху совершенно ясный: «Героическая смерть в Сталинграде!» Они это организуют. Марш на кладбище героев, до последнего человека — вот их работа! Они должны присмотреть, чтобы никто не вышел и не смылся. Что, они хотят жить? Я тоже хочу! Они продолжают действовать дальше? Ну ладно! Жить и давать жить другим! Я так считаю! А эти об этом не думают! Этот трусливый воинственный сброд изо всех сил старается выполнить приказ и выдать в Сталинграде именно такую гору трупов, которую заказала Ставка фюрера!
Да, нужно, наконец, услышать об этом, чтобы один из этих господ, наконец, спохватился и передал командующему армией единственно возможную сейчас сводку о положении: «Позволю себе, господин генерал-полковник, доложить вам в соответствии со штабными функциями. Положение безнадежно, и во избежание хаоса и дальнейших бессмысленных человеческих жертв, и чтобы добиться лучших условий сдачи, приличного обращения с моими солдатами со стороны противника, в качестве последнего военного действия мною установлена связь с противником, и капитуляция организована и согласована так, чтобы обеспечить организованный и сплоченный марш моих частей в плен, для сохранения моих солдат и достоинства германского вермахта!
И, кстати, передайте людям в Ставке фюрера, господин генерал-полковник, если это не входит в их планы, то пусть разжалуют, я солдат и не позволю превратить меня в мясника и убийцу. А если это не нравится вам, господин генерал-полковник, то Вы тоже можете меня разжаловать!»- и тут же перерезать провод. Вот так, господин капитан, это я и хотел сказать! И еще мне отвратительно, что они пытаются смыться от той последней обязанности, которая у них есть по отношению к нам. Но так как они сели нам на шею, и мы позволяем им на себе ездить и обжираться нашей кровью, сейчас они, как стервятники, хотят усесться на наши трупы и обжираться. Они еще надеются на жирную добычу с наградами и повышениями, а если — о ужас! — кто-то отказывается ползать перед ними на коленях, так пусть он отвечает, вместо того чтобы тоже получать свою долю из кормушки!
— Это и есть то, что вы принесли от Иванов!
— А разве в этом есть необходимость? Разве у нас этих аппаратчиков нет? Больше! А в Сталинграде еще хуже, чем там! Я все это предвидел! Жаль, что поздно, господин капитан! Мой отец из Верхней Силезии попал на шахту в Рейнской земле. Я, конечно, уже стал совсем северянином и стыдился за своего старика, потому что он все еще продолжал говорить на такой тарабарщине. Я был шахтером и хорошо зарабатывал, мне не нужно было никогда идти в армию, а я, идиот, явился к пруссакам добровольно!
— А теперь вы все-таки вернулись от Иванов!
— Конечно, они же меня отправили обратно как агитатора, не так ли? — Куновски смотрит на Виссе неподвижным взглядом. — Так что, если у меня отец паршивый поляк, так обо мне можно подумать все что угодно? Или как? Или не нравится, что я вообще разеваю пасть? Мне следовало бы, наверное, молиться на коленях на фюрера три раза в день и благодарить за такое счастье, что мне позволили маршировать на эту войну за третий рейх? — Куновски сжимает кулаки, пытаясь справиться с собой и сдержать слезы. — А может быть, я хороший немец, может быть лучше, чем эти господа с офицерскими патентами?..