— Людям прежде всего не хватает еды, господин майор! Я твердо убежден, что они быстро восстановятся, если будут получать регулярное питание и, может быть, дополнительный боевой паек.
Майор встает:
— Поскольку пока у меня нет для вас ни боеприпасов, ни подкрепления, то боевой отряд не боеспособен. По последним сводкам русские находятся от нас на расстоянии десяти километров. Трудно ожидать, чтобы они уже завтра оказались рядом.
Завтра вы с вашими людьми получите в Гумраке продовольствие для части! Включая ваших людей — и боеприпасы! У нас нет больше горючего. Транспортировка должна проводиться в пешем строю на ручных санях. Возьмите с собой соответствующее количество людей.
«Получить продукты в Гумраке! Гольцу легко говорить».
— Это труднее, чем экспедиция на Северный полюс! — вздыхает Куновски.
— Примерно десять километров туда и обратно! В один день с людьми не справиться. Если предположить маршевую скорость два километра в час… С бедными калеками — очень оптимистическое предположение, господин капитан! — сомневается Кремер.
— По гладкой накатанной взлетно-посадочной полосе санки пойдут легко. Если людей разделить на две команды, которые будут меняться через каждые пятьсот — тысячу метров и добавить сюда еще два часа, на передышки?
— Попробуем…
— Но мы должны быть в Гумраке до наступления темноты, чтобы получить продукты в тот же день!
Морозный, солнечный зимний день. Свежий ветер веет по степи. Воздух шипуч и кусач, словно шампанское.
— Холодно, Гвен, дорогая? — Я поднимаю ей воротник шубы. Она улыбается, прижимая мягкий соболий воротник к щеке.
— Что за идея поехать в свадебное путешествие в Городище!
— Разве не красиво? — спрашиваю я обеспокоено. — Ведь прекрасно, дорогая!
Снова на земле мир. Над Россией снова тоже воскрес Иисус Христос, и звучат воскресные колокола.
Но под снегом лежат товарищи по Сталинграду! Всегда и всюду сердце кровоточит, оплакивая их.
Если бы Гвен не была со мной, я спрыгнул бы с саней, побежал бы и закричал: «Удаление 1200 — прицел 300 — огонь! — Огонь! — Огонь!» — ведь солдаты 6-й армии лежат под снегом. Из сотен тысяч маленьких холмиков они поднимаются, отряхивают с себя снег, хватают оружие и стреляют — в ясный, солнечный зимний воздух, потому что врагов вокруг нигде нет. Ничего, кроме снега, снега и степи, воскресного мира и колокольного звона — но они стреляют в него!
Каждый осколок гранаты в земле — зубы дракона. Из этого посева вырастает ненависть, — всегда, с самого начала до конца света.
Солдаты под снегом не находят покоя! Из своих могил поднимаются — крик о возмездии! Месть за Сталинград! Чья! Никогда больше никакой надежды на мир!
Хорошо, что ты есть у меня, Гвен, иначе я пропал бы!
— Вот видишь, Гвен, вон там, на холме, это церковь Городища. На этом холме я лежал на коленях, смотрел на церковную башню и молился: «Боже, пусть снова будет мир!»
А сколько санок с веселым звоном пролетают мимо нас, вверх по холму к церкви в Городище, чтобы поблагодарить Господа за восстановленный мир. «Мир на земле!»- «Мир на земле!» — это новый, старый как мир, полный тоски призыв-приветствие, которое нам кричат со всех сторон.
«А Бог на небе в радости!» — отвечает на приветствие Петр, тот Петр из Харькова, о котором я обещал позаботиться.
Петр сидит на козлах, щелкает кнутом над покрытыми паром спинами тройки и прищелкивает языком. Под идущими рысью подковами лошадей взвивается снежная пыль, и снежные кристаллы сияют на солнце.
Степь наполнена звоном колокольчиков тройки, и высоко над нею раздается мощный перезвон церковных колоколов.
Грохот и раскаты — боевой шум приближающегося фронта. Злость на весь мир, как Страшный суд Божий…
Солнце? — ни лучика, туманно, мрачно, безысходно. Если бы не двадцать пять градусов мороза, то это мог бы быть день всех святых. Это старые сани с высокими гнутыми полозьями, а вместо сытых лошадей в них впряжены жалкие фигуры, выброшенные из всех скрижалей жалости, тянут, кряхтят, падают, снова встают и тащатся дальше. Безысходная снежная поверхность и безнадежность в тумане — это Сибирь, которая ожидает нас.
— Господин капитан, кто-то остался лежать, — докладывает Кремер.
Темная груда тряпья, растянувшаяся на снегу, кто-то отстал и смотрит вслед саням. Второй падает и остается лежать, растянувшись. Они даже не ждут, что кто-то обернется.
— Стой! — приказывает Виссе. — Погрузить ребят на сани!