— Но мелкими группами! — напоминает капитан. — Не более шести человек! У них скорее будет возможность проскользнуть у Иванов между пальцев!
— А когда? — спрашивает фельдфебель. Куновски окидывает Виссе искоса взглядом и со вздохом отвечает:
— У нас еще множество дел! Наш приказ о выступлении еще не подписан! — саркастически добавляет он. Виссе дает каждому по упаковке кекса.
— Я приказал разделить неприкосновенный запас! Если нам больше никогда не удастся побывать здесь, то можете взглянуть и под это. — Он слегка приподнимает одну из балок перекрытия бункера, под ней в земляной насыпи отверстие. — Может быть, я позабуду там что-нибудь для вас!
Все приближается к концу, медленно и мучительно. Воздух наполнен влажным, пробирающим до костей холодом, который постепенно пробирается под одежду к телу, так что человек весь дрожит и его зубы стучат от стужи.
«Мысли скользят. Впечатления складываются по значению, а не по времени. Русские безобидны. Небольшие неудобства даже интересны. Вот холод и голод — они ужасны. Голод.
Лежишь ли, стоишь или ходишь, пустой желудок болит. Ходить и двигаться вообще не следует, потому что чувствуешь при этом, как с каждым шагом из тела утекают силы. Только одна лишь мысль о еде или вид жующего рта вызывают резкие жгучие судороги. Это слабость. Непрерывное состояние тупой боли в голове и чувства дурноты. Движения рук, словно ты плывешь. Ноги не поднимаются от земли, и при каждом необдуманном шаге теряешь равновесие.
Эти неуверенные шаги изо дня в день, и удивление тому, что все еще продолжается и даже есть светлые моменты, когда реагируешь энергично и вообще не обращаешь внимания на тупую головную боль. Но ты чувствуешь, как желудочный сок истончает собственное тело, растворяет его и уничтожает. Самое ужасное то, что день и ночь и в любом положении желудок давит, словно огромный камень в животе».
Они договорились, точно по часам, через каждые полчаса класть в рот по кексу, чтобы таким образом дожить до полудня. Виссе даже удается жевать каждый кусочек в течение получаса. Он медленно растапливает полузамерзшие кексы во рту, чтобы как можно дольше держать на языке полурастворившуюся кашицу.
Кремер придерживается другой тактики. Он непрерывно двигает пустым ртом и делает жевательные и глотательные движения, пока не настанет очередь следующего кекса.
— Самое умное было бы удрать отсюда сразу! — говорит Виссе. — Но вот так удирать тайком и исподтишка! — Он качает головой. — Мне следовало бы явиться к Петерсу и Гольцу и сказать им в лицо: «Все бессмысленно, поэтому я выхожу из игры и попытаюсь пробиться, пока еще есть шанс!»
Куновски недолго смотрит прямо и тупо перед собой, думает о чем-то, резко и отрицательно качает головой.
— Все, хватит! Я больше не участвую во всем этом!
Куновски поворачивается кругом, осматривается и ищет, в каком направлении уйти.
— Ты что, теперь собираешься к русским или тебе пустить пулю в лоб? — спрашивает Кремер, чтобы снова привести его в чувство.
Куновски поворачивает назад голову, смотрит на капитана и Кремера и говорит:
— Я как раз думаю о доме, о жене и детях! — И он плачет, как ребенок.
Узкой полосой, через дорогу, пересекающую его, из тумана появляется Татарский вал. Там, на протяжении пятисот метров, стоит одно орудие и находится бункер отряда. Разбитые тени огородных пугал, появляющиеся из тумана. Это унтер-офицер и пять солдат отряда. Все берут оружие на изготовку. Это его люди, они ужасно рады тому, что капитан, Куновски и Кремер снова вернулись к ним. Он принимает стойку.
— Унтер-офицер Кёфлер с пятью солдатами в разведывательном патруле! Мы обходим местность, чтобы Иваны не застали нас врасплох! Умерли семь человек. Мы последние шестеро, которые еще могут вставать на ноги! В бункерах просто невыносимо! Если оставаться там, то мы тоже на ноги не поднимемся!
В бункерах царит медленное умирание, голод. Солдаты с обморожениями и ранениями разлагаются живьем. Грязь, смрад, вши, лохмотья, и они лежат среди всего этого. Пайки семерых умерших делятся между живыми, а пятеро отказываются от своего пайка. Они лежат с закрытыми глазами и уже не хотят ничего, только чтобы их оставили в покое. Пайки у них быстро утаскивают те, кто лежит рядом. Некоторые смотрят перед собой широко открытыми глазами, неподвижно уставившись в потолок. Они исчерпали все свои силы, ждут только того, чтобы из них капля по капле ушла жизнь.
Проглотив свой паек, трое поднимаются, и еще раз берутся за свои карабины и ручные гранаты.
Из трех дивизий (или их остатков) с пулеметным батальоном не прибыло ни одного человека. Последним непреодолимым бастионом на Татарском валу перед алькасаром, который должен быть сооружен за ним, являются, таким образом: капитан Виссе, обер-вахмистр Куновски, унтер-офицер Кремер, унтер-офицер отряда, который прочесывает местность вместе с восемью солдатами, и передовой наблюдатель минометной батареи, вахмистр Рашке, который вместе с двумя телефонистами, рядом с пропускным пунктом в валу, где дорога пересекает его, занимает блиндаж и готовит его к обороне.