Смертельный страх, испытанный сегодня утром румынами, когда они оказались в огненном смерче русской артиллерии, беспрерывно уничтожавшей все живое; бессилие, испытанное ими, когда они, безоружные, пережили все сметающую на своем пути танковую атаку; бешеная сила ударов, обрушившихся на них, — все это сейчас вылилось в дикую жажду мести, в необузданную ненависть, превращающуюся в чудовищную кровожадность.
— Их не удержишь! — кричит Виссе командиру боевой машины.
— Прекратить огонь! — приказывает ван дер Хокке своим артиллеристам, ибо уже и справа на склонах, и слева сверху мчатся обе боевые пехотные группы, бросаются на убегающих русских и могут попасть под обстрел собственных орудий.
С каким-то нечленораздельным боевым кличем они уничтожают противника. Некоторые убивают ожесточенно и молча, не издавая ни звука, в холодной жажде убийства.
Они расстреливают, закалывают, забивают, перевернув карабины и держа их за дуло, убивают прикладами всех, кто попадется им на пути.
Они пускают беспрерывные автоматные и пулеметные очереди в обе траншеи, швыряют туда ручные гранаты, так что вверх взлетают клочья человеческих тел, прыгают в окопы, идут по ручьям крови и давят ногами лица мертвецов, уже превратившихся в кровавое месиво, бьют, колют, добивают все, что еще шевелится.
Они вскрывают бункера, швыряют туда гранаты, поджигают, стреляют в наставленные друг на друга канистры с бензином. Они разрушают места расквартирования, ломают винтовки и пулеметы, взрывают противотанковые пушки, делают непригодным все вражеское оружие, которое не могут уничтожить, обыскивают каждый уголок, нет ли где-нибудь красноармейца, которому удалось спрятаться и остаться в живых.
— Проклятая банда! — беснуется ван дер Хокке, ибо кроме стрелка-пулеметчика на его машине не осталось никого, и машины, без пехоты, направляются к высоте, за которой расположена котловина.
Автоматически, одну за другой, Виссе израсходовал все свои осветительные ракеты, кроме двух. Между тем и румынские офицеры стреляют белыми, красными и зелеными осветительными патронами, так что балка погружена в оранжевую смесь резкого света. Пламя, поднимающееся с земли, языки огня, световой дождь, падающий с неба, освещенные клубы дыма. Только так можно себе представить ад, и сквозь него мрачными тенями мечутся в своих высоких шапках румыны в поисках вдруг случайно еще затаившейся чьей-то жизни, чтобы ее уничтожить.
Обер-лейтенант, сам не зная как, находит в кармане, совершенно неожиданно, свисток. Резко врывается этот звук в безумие происходящего. Некоторые вздрагивают.
Оглядываясь вокруг и убеждаясь, что в балке вся жизнь уничтожена, а остаток техники уничтожается огнем, одни медленной трусцой вновь приближаются к самоходно-артиллерийским установкам, другие следуют за ними.
— Проклятые собаки, чертово дерьмо! — клянет их ван дер Хокке, и водитель снизу ругается еще крепче. В третий раз соскальзывает машина с крутого, обледеневшего склона, который водитель пытается взять на полной скорости.
Чудовищная бойня сильно подействовала на нервное состояние ван дер Хокке. Он произносит ругательства главным образом от возмущения самим собой. Подобно румынскому капитану, которого он увидел сидящим на крыше одного из бункеров: держа в руке сигарету, он смотрел вниз, на все это безумие, не способный даже шевельнуться, в то время остро всё осознавая, в какой-то мертвящей околдованности, впитывая в себя глазами и ушами, обонянием, каждой порой кожи весь этот ужас и стараясь, видимо, запомнить его как неповторимое и уже навсегда остающееся страшное переживание, с застывшим от ужасающих подробностей сердцем. Примерно то же испытывал, проезжая через эту балку смерти, и Виссе.
— Спокойно, только спокойно! Задний ход, разбег и вверх! — слышит Виссе собственный голос. Есть ли у него нервы, кровь, плоть, кости, является ли он живым существом? Он больше ничего не чувствует.
Самоходка подает назад, затем с разбегу взмывает вверх, какой-то миг по земле, потом словно по воздуху, на секунду останавливаясь и балансируя подает вперед и скользит по снегу, который скрипит под стальными гусеницами, и резко идет вниз уже на противоположной стороне. Виссе цепляется за край люка, чтобы по инерции не вылететь из машины. И вдруг он видит наполовину освещенные луной, забаррикадировавшие, как заслон, поставленные наискось друг к другу, в три раза большие по объему, чем собственные самоходно-артиллерийские установки, два гигантских русских танка, перегораживающих вход в котловину.