Я растерянно киваю. Откуда ему-то знать, что я что-то храню? Пальцы смыкаются на записке в моём кармане.
– Так вот, я тут кое-что нашёл, тебе может быть интересно.
И он выуживает из горы посуды сковороду.
– Это сковорода? – с полувопросительной интонацией произношу я, не вполне понимая, зачем Радж даёт мне её. А потом беру предмет в руки и отшатываюсь. На гладком днище сковороды изображён странный символ, похожий на кентавра. Точно такой же, как в досье Раджа, что нашёл Алистер.
– Я не знаю, что именно, – медленно говорит Радж, – но что-то в этом знаке меня беспокоит. Кажется странно важным по какой-то совершенно сумасшедшей причине. Как будто этот знак... зовёт меня? Ты, должно быть, решишь, что я псих.
Не более, чем я.
– Возможно, – я пожимаю плечами, – но на этом острове всё кажется сумасшедшим.
– Туше, – улыбается Радж. – Слушай, просто, если узнаешь, что это за символ, расскажи мне, ладно?
– Конечно, – киваю я под аккомпанемент стучащейся куда-то под рёбра совести.
Радж уходит, оставляя меня в компании Куинн. Я подхожу к ней, когда она что-то сосредоточенно размешивает в большой круглой миске.
– Ну как дела? – интересуюсь я.
– Прекрасно! Остался только десерт! – бодро отвечает она. – Поможешь мне? С ещё одной парой рук я управлюсь гораздо быстрее. И мы могли бы немного поболтать – ты обычно чем-то занята, и я бы хотела... – Куинн осекается.
– Окей, – киваю я, – можешь на меня рассчитывать. Правда, кулинар из меня не ахти какой...
Куинн улыбается так мило, и на её щеках выступает бледно-розовый румянец. Я отвечаю на улыбку и разглядываю дюжины три формочек для кексов, в которые она заливает тесто.
– Уверена, что нам хватит? Знаешь ли, учитывая всё это обилие еды, не окажется ли кексов маловато? – добродушно подтруниваю я.
– Я всегда говорила, – хихикает Куинн, – что есть только две непоколебимые истины. Во-первых, мы все смертны, а во-вторых – кексов много не бывает!
Меня цепляет фраза про смертность, и хорошее настроение улетучивается вместе с остатками алкоголя.
– Что-то из разряда плохой и хорошей правды? – с наигранной беспечностью переспрашиваю я.
– Точно! – кивает Куинни, не заметившая перемены в моём голосе. – Самая сложная часть в приготовлении кексов – знаешь, какая?
Я задумываюсь всерьёз.
– М-м, правильно выставить температуру в духовке?
– Не-ет, – смеётся Куинн, – выбрать начинку! Что бы ты предпочла? Ваниль? Шоколад? Клубнику?
Я делаю вид, что размышляю.
– Не люблю клубнику, – честно говорю я, – и ваниль, если честно, тоже не очень. Берём шоколад! Нет ничего лучше старого доброго шоколадного кекса.
– Точно, – говорит она и добавляет в тесто шоколадную посыпку. Выглядит так аппетитно, что я готова есть тесто сырым.
– Так что, ты... любишь печь? – спрашиваю я, помогая Куинн разлить тесто в формы. Она слегка косит глаза в сторону тех формочек, что заливаю я, контролируя количество теста.
– Когда я была младше, – делится она, – мы с мамой часто занимались выпечкой. Видишь ли, мы проводили много времени дома, и бывало такое, что торчали на кухне день деньской... Готовили всякие суфле, пироги и просто невероятное количество кексиков. Отец приходил с работы и каждый раз делал вид, что жутко злится. «Эх, вы, двое! Где моё мясо и картофель? Мужчина не должен питаться одними пирогами!» И набивал рот выпечкой, когда думал, что мы не видим.
– Твоё детство, кажется, было счастливым, – замечаю я.
– Да, – легко соглашается Куинн, – временами так и было.
Мы отправляем часть кексов в духовку.
– Достанется ли помощнице право попробовать первую партию? – улыбаясь, спрашиваю я.
– Только потому, что ты так мило спросила, – отвечает Куинн.
Когда мы достаём готовые кексы, я беру один, рискуя обжечься, и откусываю кусочек. На вкус просто восхитительно.
– Куинн, ты гений, – не кривя душой сообщаю я. Шоколад тает во рту, оттеняя вкус изумительного, в меру сладкого теста. – Должно быть, это лучший кекс из всех, что я когда-либо пробовала. Честно.