Сначала Захар Михалыч хотел подойти, вмешаться, но неожиданная догадка, что делается это для Наташки, остановила его. «Пусть, — сказал себе. — Дома поговорим...» Он купил брюки, не новые — зато уж точно без обмана! — и уехал домой. А вечером, когда внучка уснула, вынес покупку в кухню и похвастался Анне Тихоновне обновой.
— Ну как? — разворачивая брюки, спросил он. — Ничего?
— Вполне приличные, — похвалила она. — Диагоналевые, долго носиться будут. Дорого заплатили?..
— А столько же, — сказал он, — сколько вы просили за свои фарфоровые чашки.
Анна Тихоновна вздрогнула и выронила крышку от кастрюли: она мыла посуду. Антипов поднял крышку.
— Вы меня видели на толкучке? Почему же не подошли?
— Зачем вы это делаете?
— Что именно? — оправившись от минутного смущения, спокойно спросила Анна Тихоновна.
— Вещи продаете.
— Наивный вопрос! — Она пожала плечами.
— Вы продаете свои вещи, чтобы накормить Наташку, — сурово сказал Антипов. — А я, дурак...
— Пожалуйста, не вмешивайтесь в мои дела. Во-первых, уважаемый Захар Михайлович, это именно мои вещи, и я делаю с ними то, что хочу. Во-вторых, с чего вы взяли, что, выручая деньги за продажу, я расходую их на вашу внучку?..
— Не трудно догадаться.
— Подумайте, какой вы прозорливый! — Анна Тихоновна театрально всплеснула руками. — А вы подумали, что я не работаю, пенсия у меня копеечная, карточка — иждивенческая, а есть мне хочется, как всем остальным гражданам?.. Мне бы ваши зубы, тогда, возможно, я питалась бы этими чашками. Но у меня нет зубов! — Она бросила мыть посуду и, хлопнув дверью, вышла из кухни. Однако тотчас просунулась обратно и с вызовом сказала: — У вас мало такта! Вы просто бестактный, грубый человек! Можете вызывать меня на дуэль!.. — И убралась окончательно в свою комнату.
Антипову было стыдно. Не обманулся он в своих предположениях, нет. Какой там, к чертовой бабушке, обман!.. Сколько раз замечал: оставит от себя лишний кусок для внучки, а она нос воротит. Не принимал во внимание, а сегодня узнал правду, и стыдно ему было потому, что по своей невнимательности и наивности не увидел, как отдал внучку на полное иждивение чужому человеку. А никогда не бывало такого, чтобы Антиповы пользовались даровым. Плохо ли жили, хорошо ли, но все, что имели — хоть на себе, хоть на столе, — зарабатывали своим трудом. Поэтому и в большом горе держался на ногах прочно, неколебимо: кто умеет работать и любит работу, тот не пропадет, не погибнет, рано или поздно с достатком будет. А что легко приходит в дом, то легко и уходит, оставляя лишь темное беспокойство на совести...
Неладно получилось, думал Захар Михалыч, сердясь на Анну Тихоновну и на себя главным образом. И как это он давно не догадался?.. Ведь продает-то она не лишние вещи (а если и так, свои же!), но наверняка дорогие ей. Память продает, чтобы накормить сытно и вкусно его внучку, плоть от плоти Антипова.
Он решительно постучался в комнату соседки.
— Что вам не сидится на кухне? — ворчливо встретила его Анна Тихоновна. — Сидели бы, курили...
Захар Михалыч внимательно оглядывал комнату, точно попал сюда впервые. Все здесь дышало стариной, а казавшийся беспорядок был уютен и домовит. На стенках висели картины в тяжелых багетовых рамах, гравюры; в буфете красного дерева, на комоде, на полочках, кое-как прилепленных между картинами, стояли статуэточки, вазочки, какие-то сосуды, назначения которых Антипов не знал; на окне и на двери — плюшевые темно-вишневые шторы...
— Вы можете на меня ворчать, — собравшись с мыслями, сказал Антипов, — но я обязан...
— Помилуйте, с какой стати я должна на вас ворчать? — Анна Тихоновна передернула своими остренькими плечиками, прикрытыми шерстяным платком. — Кто вы мне?.. Сосед, и только. Садитесь. В ногах, люди говорят, правды нет. Возможно, вам повезет и вы найдете ее в кресле.
— Благодарствую, моя правда как раз в ногах. Работа у меня такая, простите.
— Ах так! — Она сочувственно покачала головой. — И что же вы имеете мне сказать, Захар Михайлович? Но ради всего святого прошу не повторяться!
— Вынужден.
— Голубчик, это печальный удел неудавшихся актеров, плохих писателей и никудышних художников. Вам-то это зачем?.. Вы, кажется, не относитесь к разряду неудачников.
— Вы, конечно, переговорите меня, — сказал Антипов недовольно и все-таки сел в кресло.
— Осторожно! — испуганно воскликнула Анна Тихоновна. — Это очень старинное кресло, в нем сидел еще мой прадед. К сожалению, не могу выяснить, какой мастер его делал. Если вас не затруднит, пересядьте-ка лучше на оттоманку.
Антипов послушно пересел, хотя, по правде говоря, ему хотелось вообще уйти.
— Итак, вы пришли, чтобы выяснить отношения? — спросила Анна Тихоновна.
— Да.
— Что ж, вы получите удовлетворение. — Она поднялась и поклонилась низко. — Я прошу извинить меня за резкость. Надеюсь, дуэль не состоится?..
— Мы с вами взрослые люди...
— Вы уверены в этом? — Она поежилась. — Ну что, что вы можете мне сказать?! Обидеть? Это невозможно. За свои шестьдесят с лишним прожитых лет я перестала обращать на такие пустяки внимание. Отлучить от девочки?.. Этого вы не посмеете ради нее и... У вас ведь не каменное сердце?.. Взгляните на меня: разве я похожа на молодую, здоровую женщину? С появлением Наташеньки я ожила, я почувствовала, что мне еще хочется жить!.. Не знаю, право, как объяснить вам... Вы сухарь, педант, но вы не жестокий человек!..
Анна Тихоновна заискивающе, с мольбой заглядывала в глаза Антипова, так что ему сделалось неловко, точно она была обязана ему чем-то, а вовсе не наоборот.
— Давайте условимся, — сказал он.
— О чем? — быстро спросила она.
— Вы будете брать деньги.
— Какие деньги, за что?.. И зачем они мне, подумайте!
— Иначе я не могу. За мебель не расплатился, внучка на вашем иждивении... Он поднял голову и вдруг понял, что Анна Тихоновна не слышит его, не желает слышать.
— Бог свидетель, сколько вы делаете для меня! — проговорила она. — Я не знаю забот о дровах, о керосине. Всю квартиру убирает Клавочка... Я больше не боюсь, как прежде, одиночества. Вы знаете, что это такое?.. Откуда вам знать! У меня появилась цель в жизни, наконец. Нет на свете ценностей, которые можно было бы сравнить с этим!.. Ведь вещи, — она обвела рукой вокруг себя, — тоже цель, понимаете? Я потеряла к ним настоящий вкус, я поняла... Ну, хотите, я сейчас же перебью все это?.. Будем жить только на карточки... А Наташеньке необходимы калории, она же растет! И никогда уже не наберет того, что потеряет в этом возрасте...
— Вот вы говорите, и вроде все правда, — сказал Антипов, не зная, что возразить. — А встаньте на мое место.
— Хорошо, давайте считать, что ваши дрова, керосин и то, что Клавочка выполняет за меня работу, это и есть ваша плата мне.
— Какая это плата! — устало молвил Антипов.
— Для вас — никакая, для меня — большая. Ценность любой вещи и труда зависит от конкретных обстоятельств. Для вас ерунда напилить, наколоть и принести в дом дрова, а для меня ерунда лишиться еще пары чашек! Выходит, милый мой Захар Михайлович, что мы спорим по-пустому! Видите, как все просто!..
— Ладно уж. — Антипов безнадежно вздохнул. — С вами не договоришься.
— Напротив! — воскликнула Анна Тихоновна. — Я еще хочу навязать себя в качестве вашего иждивенца... Давно хотела сказать, но не решалась. Я буду, если вы не против, вести все хозяйство. Ваше и свое...
— Как это?
— Пусть будет одно, общее. Смотрите: мы готовим четыре тарелки супу в двух кастрюлях, а почему бы не делать этого в одной?
Антипов поднялся:
— Готовим-то мы, получается, не четыре тарелки, а пять. И вообще не впутывайте меня в это дело. Я и так кругом запутался с вами. Решайте с Клавдией. — Он пошел было к двери, но все же обернулся и сказал, краснея: — Не простая вы женщина, нет. Ну, на всем спасибо вам... Может, и случится отплатить добром на ваше добро.