— Может, приеду... — молвила Татьяна тихо.
— Про свои дела обдумай все как полагается. Сгоряча и в спешке ничего не решай. Сгоряча-то ненароком таких дров наломаешь, что после всю жизнь не разберешься.
— Хорошо, Иван Матвеевич. Я обдумаю. — Она попыталась улыбнуться, а самой хотелось плакать.
— Посуди сама: почему люди говорят «сгоряча»? А потому, что горячее не подержишь, жгется оно, скорее бросить хочется, отпихнуть... Вот и получается, что нельзя с горячей головой важные дела делать. Торопливо выходит. Поняла?..
— Поняла.
— Ну и хорошо, раз поняла. — Видно было, что Матвееву и самому трудно расставаться, трудно взять и уйти. — Дай-ка я тебя обниму, дочка, на прощанье! — Он нагнулся, расставив широко костыли, прижался колючей щекой к лицу Татьяны, и она почувствовала его слезу.
— Что вы!.. Не надо... Милый Иван Матвеевич!..
— Ничего, ничего... — бормотал он. — Это я так, вообще. Сейчас оно пройдет.
Он выпрямился резко, подпрыгнул, прилаживая удобно костыли под мышками, и быстро вышел из палаты.
Татьяна потянулась невольно к оставленной им бумажке. Неровными, большими буквами там было написано: «Не унывай, дочка! Не падай духом. Это самое главное. И вовек не забудь, прошу тебя, что выдалось тебе большое счастье родиться на русской земле. Придет свой час — и положат нас в эту землю, а покуда час не пришел — жить надо!..» И дальше адрес с припиской: «Пиши, мы с Полиной Осиповной будем ждать. Это жена моя».
«Напишу, — вздохнула Татьяна, пряча бумажку. — Обязательно напишу!»
В дверь просунулась дежурная сестра.
— Простились?
Татьяна кивнула.
— Знаешь, все ходячие на улицу пошли провожать Матвеева, — доложила сестра. — Вот это человек, верно, Танечка?! Редко такого встретишь. Я бы за такого не глядя замуж пошла, честное слово!
Татьяна молчала по-прежнему.
— Лекарство, — продолжала сестра, — нужно принять.
— Не хочу.
— Что с тобой, Танечка? Расстроилась сильно? Может, валерьяночки принести?..
— Ничего мне не надо.
Сестра пожала плечами и выскользнула в коридор.
Теперь Татьяна знала, что делать, как бороться с душевным недугом, как обрести ясность в мыслях. Она будет, будет сильной, и ничто не помешает ей, не свернет ее с пути.
Слышно было, как заработал, громко урча, автобусный мотор: это увозили на станцию тех, кто выписался сегодня...
ГЛАВА XIX
Готовились к свадьбе.
Как ни трудно жилось пока, как ни голодно, а свадьбу дочери Антипов решил справить широко и хлебосольно. У сына не было, пусть у Клавдии будет — за двоих сразу.
А она противилась, доказывала отцу, что это ни к чему, лишнее это — в такое время справлять большую свадьбу. Можно отметить скромно, говорила, в тесном семейном кругу — и достаточно. Ну, Кострикова, конечно, позвать. Его сестру и племянницу... Какая свадьба — жизнь дорогая, за кусок хлеба шальные деньги уплатить надо. Перед людьми стыдно...
Однако Антипов не слушал дочь, стоял на своем твердо. Один раз в жизни выходит дочка замуж. Не ко времени настоящая свадьба?.. Так, может, еще больше не ко времени и вообще женятся! А раз женятся все же, значит, и говорить, и спорить не о чем.
— Пускай люди на твоей свадьбе погуляют, — сказал Антипов дочери. — Заодно и за Михаила с Татьяной.
— Что толку, Миши нет, Тани нет...
— Михаил, дочка, и мертвый всегда с нами. Потому что мне он сын, а тебе брат. А Татьяна вернется.
— Лучше на эти деньги из одежды что-нибудь купить, — не сдавалась Клава. — У Толи ничего нет, кроме солдатского. И ты совсем обносился.
— Может, лучше бы нам с тобой на свет не родиться, — недовольно сказал Захар Михалыч. — А вот родились и живем! Твой Анатолий сам себе на одежду заработает. Будь хорошей хозяйкой, как мать была. Трать деньги по делу, тогда все у вас будет. И одежда, и другое...
— Я про то и говорю!
— А это без дела говоришь. Это получается экономия наоборот. И хватит толковать. Все.
Бесполезно спорить с отцом, и Клава отступилась, занялась приготовлениями. А вернее сказать, помогала Анне Тихоновне, потому что в основном-то хлопотала она. И радовалась, кажется, тоже больше всех, точно собственную дочь отдавала замуж за приятного ей человека. То ли характер у нее был такой — на радость настроенный, или впрямь по-настоящему полюбила антиповскую семью, кто ее разберет! Об этом не говорится громко, в душе хранится, как все подлинное, искреннее.
— Весенняя свадьба, — утверждала Анна Тихоновна, — хороший признак. Весной новая жизнь пробуждается, а замужество ведь тоже новая жизнь. Вот и гармония!
— Насчет гармонии потом поглядим, — ворчал Антипов.
— Потом будет суп с котом, — шутливо дразнила его Анна Тихоновна. — И не мешайтесь под ногами, ступайте из кухни! Ну, что вам здесь нужно?..
Пришлось — а куда денешься! — залезть Захару Михалычу в долги. В кассе взаимопомощи взял еще, зато и стол вышел, как в самые добрые довоенные времена. Вот была забота с посудой, он думал, где взять столько, но у Анны Тихоновны все нашлось: тарелки, вилки, ножи. А рюмки и фужеры — хрустальные, старинные — она подарила Клаве на свадьбу.
— Что вы, что вы! — отнекивалась Клава, боясь принять столь дорогой подарок. — Ведь это подумать надо, каких денег стоит!..
— В старину, Клавочка, люди говорили: «Дай бог дать, и не дай бог взять», — с обидой сказала Анна Тихоновна. — Это в том смысле, что дарить — бо́льшая радость, чем принимать подарки. Вот и выходит, что я себе приятное делаю.
Мебель из комнаты Антиповых вынесли, один стол оставили и стулья. Анна Тихоновна взяла на себя роль хозяйки дома. Побывала в парикмахерской, надела темно-зеленое бархатное платье с вышивкой ручной работы на груди и по рукавам, медальон на тоненькой — паутинка паутинкой — золотой цепочке, а на плечи, чтобы не зябнуть, набросила шаль: она принимала гостей в передней. Каждому кланялась в пояс и пела своим мягким, ласковым голосом:
— Милости просим, гости дорогие! Хлеб да соль вам, веселитесь на здоровье. А вот и жених с невестой, можете поздравить!..
Клава с Анатолием стояли подальше, у входа в комнату.
А гостей набралось порядочно. Захар Михалыч не скупился приглашать, говорил, что хороший гость — лучший подарок для молодых.
Костриковы всей семьей пришли, а как же без них! Иващенко с женой. Василий, подручный Антипова. Надя Смирнова с молодым человеком («А будто и женихов нет!» — подумал, радуясь за Надю, Захар Михалыч). Клава двух подружек пригласила с работы. Веремеев пожаловал, соседи пришли. И Сивов не обманул, что особенно приятно было. Не то чтобы Антипов возгордился таким гостем или в друзья-приятели набивался парторгу, нет. Антиповы никогда ни к кому не набивались, не навязывались, знали цену себе и людям, а приятно оттого было, что понимал Захар Михалыч: не к каждому парторг на свадьбу пойдет. Не к лицу ему это.
А тут еще одна приятная неожиданность — на минутку, поздравить молодых и самого Антипова, забежал и директор завода.
— Забыли позвать? — посетовал он. — Теперь принимайте незваного гостя, который хуже татарина!
— Пользуйся моментом, — шепнул Иващенко Захару Михалычу. — Такая возможность, не упусти!
— Ты о чем это?
— Комнату для молодых проси.
— Ну и дурак же ты, Борис Петрович! — рассердился Антипов. — Со стороны если посмотреть, вроде ничего — в себе человек, а выходит — дурак. Кто же такими моментами пользуется?.. Разве что последний сукин сын!
— Тесно же вам в одной комнате...
— Зато волку в лесу просторно.
Подошел Костриков, полюбопытствовал:
— О чем разговор?
— Да вот, — заикнулся Антипов, хмурясь.
— Не надо, Михалыч! — Иващенко покраснел. — Я ведь пошутил, а ты сразу в бутылку лезешь...
— Шутка шутке рознь, — пробурчал Захар Михалыч, чувствуя облегчение: не хотелось плохо думать о человеке. — Давайте к столу. Все, кажется, собрались.