Соловьев слушал не перебивая. Время от времени кивал головой и даже поддакивал. Дескать, все очень верно, все правильно, деваться некуда. Тем более если речь идет о солидной экономии и повышении производительности...
Выслушав, он пригласил табельщицу и велел немедленно позвать начальника техбюро.
— И пусть, — крикнул ей вдогонку, — захватит с собой всю документацию по резцам! Какое дело, — сказал иронически. — В один миг все решим.
Явился технолог. Ван Ваныч повторил все, что только что говорил Соловьеву. Сам Пал Палыч при этом не обронил ни слова. Сидел. Слушал. Постукивал карандашом по столешнице.
— Понял, — сказал технолог. — Вы хотите, чтобы мы поставляли заготовки для резцов без припусков...
— Постой, постой, егоза! — сказал Ван Ваныч. — Не без припусков, а согласно размерам.
— Это почти одно и то же! Здесь кузница, а не лекальный цех. У нас, как известно, кроме припусков, имеются законные допуски. В данном конкретном случае плюс-минус два миллиметра. Мы вкладываемся в эти размеры. — И стал разворачивать на столе чертежи.
— Не надо, лишнее, — остановил его Соловьев. — А то наши уважаемые гости решат, что тут сидят буквоеды. Если у них есть претензии по размерам, накажу начальника ОТК...
— По размерам мы претензий не имеем, — сказал Анатолий. — Хотя, конечно же, плюс-минус два это слишком много и расточительно.
— Простите, Анатолий Модестович, но в этом вопросе мой начальник техбюро прав. Вы там у себя можете ловить микроны, а в кузнице и сам Захар Михалыч не поймает! — Он усмехнулся злорадно.
— Мы не требуем от вас такой точности.
— Тогда я не понимаю...
— Заготовки сплошь и рядом перекошены по сечению, — сказал Анатолий и выложил на стол две штуки. — Взгляните сами.
Соловьев осторожно, словно боялся обжечься, взял одну заготовку, повертел в руках.
— Есть смещение, — согласился он.
— Видите!
— Но на то вы и инструментальщики, чтобы довести вещь до ума! — Он проверил штангенциркулем размеры. — Тридцать один на тридцать два. Окончательные размеры двадцать восемь на двадцать восемь?.. Все получается, товарищи!
— Когда на станок устанавливается одна заготовка — да, — сказал Анатолий. — А вот Павел Иванович Серов предложил...
— Дальше не нужно! Рацпредложение, ясно. Но мы при чем?..
— Слушай, хватит тебе, честное слово! — взорвался Ван Ваныч. — Отлично знаешь, что сечение должно быть выдержано точно...
— На этот счет, товарищ Орлов, у нас имеется... — Технолог опять стал разворачивать свои бумаги.
— Знаю! Допустимо смещение полтора-два градуса, а у вас тут все десять, если не пятнадцать!
— Вы свободны, — недовольно сказал Соловьев технологу. И когда тот покинул кабинет, заговорил с пафосом, жестикулируя руками: — Товарищи, дорогие вы мои! Не могу я, не могу требовать от кузнецов такой ювелирной работы!.. Они действительно не лекальщики, а куз-не-цы!.. Я предлагал вам спуститься в цех, посмотреть, на каком оборудовании мы работаем. Его давно пора в металлолом сдавать. И вообще на протяжке заняты мальчишки, что с них спросить! Не поставлю же я на протяжку, чтобы угодить вам, Антипова-старшего!.. Скажи, — обратился он к Ван Ванычу, — почему бы тебе не заставить фрезеровать резцы того же Серова?
— Жирно получится.
— Вот, вот! Каждый видит свое, а в проблемы других цехов вникнуть не хочет. А мы же делаем одно общее дело!
— Понес!.. — Ван Ваныч поморщился. — Ты прибереги запас для торжественного собрания, а нас агитировать не надо. Мы к тебе не по личному делу, и требования наши законны. Не выполнишь — пойдем к главному. Пусть он принимает меры.
— Сдался тебе главный! Как будто без него нельзя решить...
— Решай.
Открылась дверь, вошел Иващенко.
— Ты-то здесь и нужен, Борис Петрович! — обрадовался Соловьев. — Инструментальщики жалуются на плохую работу. А почему мы плохо работаем? Потому что изношенное оборудование. Объясни, ради бога, товарищам.
— Здравствуйте, — спокойно сказал Иващенко. — Я встретил Дубова, он рассказал. Так вот: оборудование у нас действительно старое, изношенное...
— Слышите? — встрепенулся Соловьев.
— Но, Пал Палыч, я тысячу раз обращался к вам, чтобы отковали новые бойки. Хотя бы на мелкие молота. Со старых бойков сострогано все, что было можно. Дальше нельзя. Крышки сальников полетят.
— Это ладно, Борис Петрович. Людям без интереса слушать наши с тобой взаимные упреки. Потом поговорим.
— Но дело-то все в этом!
— Так уж и все! — Соловьев недовольно посмотрел на механика. — А опыт, по-твоему, ничего не значит?
— На протяжке много опыта не требуется, — возразил Иващенко.
— Ладно, — поднимаясь, сказал Ван Ваныч. — Мы с Модестовичем, пожалуй, пойдем. Надеюсь, к главному ходить не стоит?.. — Он усмехнулся.
— Репей ты! Ну и репей!
— Вот и хорошо, что договорились. Бывайте здоровы.
Когда они вышли из кузнечного цеха, Анатолий проговорил:
— Действительно артист! Все, как по нотам разыграл!
— Еще какой! Только и его понять нужно. В этом вся петрушка. Думаешь, он не хочет бойки ковать?
— Пусть кует, он же хозяин!
— Видимость, — сказал Ван Ваныч. — Одна видимость, что хозяин. А на деле!.. — И махнул рукой. — Бойки-то для себя, а потому их никто не зачтет в план. Плати за них из чего хочешь... И тонны с него спрашивают! Вы с Серовым повозились с приспособлением, сделаем еще три-четыре комплекта, так и производительность подымется, и себестоимость снизится — почет и слава! А он с новых бойков что поимеет?.. Качество. А где та графа, в которой про качество записано? То-то и оно, Модестович.
— Выходит, мы зря и ходили?
— Почему зря?.. Соловьева за глотку ухватить трудно, а если ухватил — сделает. В лепешку расшибется, а сделает. Поиграться любит, но дело знает.
Он не ошибся. К вечеру того же дня в инструментальный привезли партию поковок для резцов отличного качества. Явился и сам Соловьев поглядеть на приспособление и как оно работает. А может, он не поверил, что оно существует. Решил, может, что инструментальщики «с жиру бесятся».
Ван Ваныч встал за станок и отфрезеровал за один проход восемнадцать заготовок.
— Ну, братцы-кролики! — восхитился искренне Соловьев. — Три шкуры спущу с механика, а заставлю привести в порядок бойки! Это какая же экономия у вас получается?
Экономия получалась солидная, а производительность, по самым скромным подсчетам, возрастала на триста-четыреста процентов.
— Ты вот что, — сказал Ван Ваныч, вытирая ветошью руки. — Ты новые бойки спиши на расходы по изготовлению этой оснастки.
— Но... Экономия получится поменьше... Опять же премия!..
— Чепуха! — успокоил его Анатолий. — Не будем считаться. Лишь бы дело не страдало.
— Ну, Антипов, спасибо тебе! — Соловьев сильно потряс его руку. — Выручил. Прямо как господь бог.
— Только не затевай под шумок ремонт цеха! — посмеялся Ван Ваныч.
— За кого вы меня принимаете, братцы?! Два... Нет, три бойка, и баста! Можно?
— Четыре можно, — раздобрился довольный Анатолий.
ГЛАВА XXXI
К середине октября дом подвели под крышу. Теперь уже Антипов не сомневался, что к Новому году можно будет переезжать. Если и останутся какие недоделки, не беда! А главное — переехать. Обживаются же дома годами.
Костриков клал печи, никого не подпуская к себе в помощники. Работал неторопливо, не суетился, приговаривая: «Хорошая печь делается навек! Надо, чтоб ни одна теплинка не пропадала зазря. А то, бывает, иной сложит печку, а все тепло прямым ходом в трубу вылетает вместе с дымом!»
Любил он прихвастнуть малость, лишний раз напомнить окружающим о своем мастерстве, но шло это не от бахвальства, не от излишней самоуверенности, но от гордости за свою профессию, которую, как всякий большой мастер, считал главной на земле и которая в последнее время становилась редкой, от сознания того, что и он, старик Костриков, списавший было себя в отставку, нужен еще людям и может что-то сделать. Ну и от характера, конечно, неуемного, живого, требующего постоянного общения, работы.