Путь наш был долгим и извилистым, и я понял, что меня специально не проводят мимо камер, где содержатся подследственные, и камер, где их допрашивают. Я прекрасно знал, где находится резиденция Кастро; изучил план замка, пока готовился к операции. Если бы не это обстоятельство, я бы потерял ориентировку в этом лабиринте бесконечных переходов, освещенных редкими коптящими светильниками.
Кабинет епископа Кастро, расположенный на четвёртом этаже южной башни замка, походил на пенал: высокий, узкий и длинный. Голые стены из грубо отёсанного серого камня усугубляли сходство кабинета с камерой. Единственно, что не вписывалось в тюремный интерьер, было высокое, от пола до потолка, стрельчатое окно в противоположной от входа стене. У окна стоял большой стол с письменным прибором и двумя подсвечниками. Вся поверхность стола было завалена стопками бумаги и свитками пергамента.
Окно с мутными стёклами в частых переплётах пропускало столь мало света и столь скудно освещало кабинет, что я не сразу заметил его хозяина. Епископ Кастро, тщедушный человечек в лиловой сутане, шел мне навстречу, почтительно склонив голову и потупив взор.
— Я нижайше приветствую ваше высокопреосвященство в своей скромной обители, — тихо произнёс он слегка скрипучим голосом, — Прошу прощения, что не встретил вас у ворот замка. Дела занимают не только все мои дни, но и ночью заставляют забыть об отдохновении, — он повёл рукой в сторону не замеченной мною ниши, — Прошу, присаживайтесь, отдохните с дороги, и мы обсудим наши дела.
В глубокой нише перед тлеющим очагом стояли низенький столик и два грубых деревянных кресла с высокими прямыми спинками. «Почти как у трона», — подумалось мне. Я устроился в одном из этих «тронов», а Кастро подошел к небольшому шкафчику и достал из него хрустальный кувшин с вином соломенного цвета и два серебряных кубка. Поставив кубки на столик, он налил их вином. Я демонстративно не обратил на угощение ни малейшего внимания. Где это видано, пся крев, чтобы маэстро отравлений пил вино в чужом доме, да ещё из рук такого лайдака!?
Кастро, взяв, было, свой кубок, вздохнул и поставил его назад. Помолчав с полминуты, он сказал своим поскрипывающим голоском:
— Цель вашего визита, ваше высокопреосвященство, мне известна. Хотелось бы знать, с чего вы намерены начать вашу инспекцию?
— Полагаю, всё-таки, — возразил я, — что вы, ваше преподобие, не до конца знаете цель моего визита. А начнём мы вот с чего. Сколько вам потребуется времени, чтобы сказать точно: сколько у вас содержится подследственных; сколько из них по какому делу, и в каком состоянии их дела?
— Я могу ответить на этот вопрос сразу. Сейчас в замке содержится триста двадцать семь подследственных. Двести семьдесят шесть из них обвиняются в колдовстве; пятьдесят один — в ереси; двенадцать из них, — в особо опасной. Из обвиняемых в колдовстве сто семнадцать дел в стадии завершения: подследственные полностью признали свою вину, и сейчас следователям осталось только выяснить, кого ещё эти колдуны и ведьмы завлекли и опутали своими сатанинскими чарами. Пятьдесят шесть дел по колдовству…
— Стоп, ваше преподобие! — прервал я епископа, — Оставим на время ведьм и колдунов. Это — преступники, конечно, опасные. Но вред, который они причиняют, несоизмерим с той опасностью, которую представляют еретики, враги нашей веры. Давайте, остановимся подробнее именно на них.
— Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, — проскрипел епископ и, после короткой паузы, продолжил, — Восемь еретиков полностью признались, указали от кого они восприняли ересь и назвали своих учеников. Семнадцать полностью уличены, но упорствуют и не называют никого. Более того, четверо из них отказываются признать свои взгляды, проповеди и писания еретическими. Дела двадцати двух находятся пока ещё в самой начальной стадии. Причем, четырнадцать из них арестованы на основании показаний тех, которые полностью признались.
— Кстати. А эти восемь, как вы намерены работать с ними дальше?
— Сейчас мы используем их, если требуется, для очных ставок, а затем предадим суду. Их дела уже завершены.