Тотчас же в тысячах помещений переключатели поменяли свое привычное положение, завращались колеса, хлынул уран в специально оборудованные контейнеры. Голоса стихали, пока процесс шел к завершению. Электронные машины обменивались друг с другом беззвучными вопросами.
Распорядительный механизм слал распоряжения.
— Сюда? — настойчиво спрашивала электроника. — Оттуда?
Распорядитель сохранял невозмутимость. Электронные лампы выдерживали свой режим, готовые к передаче.
— Сюда, — прозвучал положительный ответ для тысяч поджидающих своей очереди электронных устройств. — Обнаруженный объект вне сомнения направляется сюда и оттуда. Тысячи рецепторов были спокойны.
— Готовность? — спросили они. В помещениях, расположенных позади бурлящих урановых камер, механизмы дали лаконичный ответ, замерцав красными лампочками.
Тотчас же последовала краткая, элементарная команда:
— Огонь!
Когда они были в пяти сотнях миль над поверхностью, Петерс, бледный и напряженный, повернулся к Грейсону.
— Что за черт? — яростно спросил он. — Что это было?
— А что? Я ничего не видел.
— Могу поклясться, что видел вспышки огня, взлетающие прямо под нами. Такие частые, что я успел их сосчитать. А потом мне показалось, что мимо нас во тьме что-то пролетело.
Грейсон с сожалением покачал головой: — Наконец-то и тебя пробрало, парень. Не стоит так напрягаться из-за первой попытки высадиться на Луну. Расслабься, дружок, расслабься. Мы уже почти на месте.
— Но я поклясться готов…
— Чепуха!
Более чем в 238 000 миль от них Земля вздрогнула и зашаталась, когда тысяча ядерных супербомб взорвалась над ней единым огненным валом грохочущих, вздымающихся грибов.
Тотчас же пыль, взметнувшаяся до стратосферы, скрыла все подробности катастрофы от наблюдающих за ней звезд.
Первый марсианин
(пер. С. Федотова)
Я был одет в легкий скафандр и шел через круглое здание Восточного вокзала — центра железнодорожного сообщения на Марсе, когда увидел коренастого, сосредоточенного человека с лицом цвета красного дерева, который шел прямо ко мне. С первого взгляда я определил, что он индеец или что-то в этом роде.
— Сеньор, — обратился он ко мне.
Я остановился, приветливо глядя на него.
— Сеньор, я ваш новый сменный машинист.
Я был поражен. На Марсе рано или поздно мне приходилось сталкиваться с представителями всех рас и вероисповеданий. Однако паровые и атомные двигатели на крупных магистралях обслуживали только белые. Так было и на железных дорогах, пронизывающих бесконечные пески и проложенных через горы, а также вдоль длинных, замерзших каналов. Причина была очень простой — власть белых считалась сама собой разумеющейся.
Я постарался скрыть удивление.
— Рад иметь с вами дело. Будет лучше, если вы оденете скафандр. Мы отправляемся через тридцать минут. Как ваше имя? Меня зовут Хектон. Билл Хектон.
— Джой Ингухана. Я не ношу скафандр.
— Произношение, как у южноамериканца, — начал я и запнулся.
— Послушай, Джой, будь хорошим парнем, забеги на склад снаряжения и попроси ХА-2. Сделай это побыстрее, приятель. Тебе понадобится какое-то время, чтобы все провернуть. Увидимся минут через двадцать.
Я неловко повернулся в своем объемистом ХА-2. Никогда раньше я не придавал большого значения скафандрам, но на Марсе с его тонкой, разряженной атмосферой, они просто необходимы для людей, покидающих на время обычное укрытие.
Я сделал не более пяти шагов, когда снова услышал рядом голос Джоя:
— Я останусь с вами, мне не нужен скафандр, сеньор Хектон, — произнес он смущенно.
Я повернулся и посмотрел на него, стараясь сдерживать раздражение.
— Джой, вы давно на Марсе?
Он спокойно смотрел на меня светло-карими глазами.
— Два дня, сеньор.
Он выбросил вперед два пальца.
— Вы уже побывали там?
Я указал на безлюдный пейзаж за плотными стеклами окна.
— Вчера, — кивнул он.
Его взгляд был живым и смышленым. Джой смотрел на меня так, словно ожидал услышать что-то важное. Сбитый с толку, я огляделся по сторонам и заметил Манэ — управляющего вокзалом.
— Эй, Чарльз, — окликнул я его.
Манэ — высокий француз с блестящими черными глазами — направился к нам.
— Рад видеть вас обоих. Хорошо, что вы познакомились.