Симич не сразу ответил. Он отложил ручку в сторону и потер виски. Глаза у него были красные, под ними синие круги.
— У нас только одна постель, — сказал Иовица, — и сейчас на ней спит Десанка. Если она тебе уступит…
Космаец расстелил шинель на полу.
— Зачем тревожить ее? Мне не привыкать спать на полу…
Космайца разбудило осторожное прикосновение теплых пальцев. Сквозь сон с трудом пробивался приглушенный шепот.
— Прошу меня выслушать, Космаец. Ты не должен спать, пока меня не выслушаешь, — настойчиво просила Десанка. — Я давно искала случая поговорить с тобой, командир. Мне некому больше довериться, кроме тебя. Выслушай меня. Ты должен мне помочь. Я хочу выйти замуж, а Иовица меня не отпускает. К Алексичу я боюсь обращаться. Он меня не поймет, а ты должен понять.
Последнюю фразу Десанка почти выкрикнула, и от этих слов Космаец окончательно проснулся. Он не помнил, сколько длился его сон: когда открыл глаза, в землянке горел неясный свет, но Симича на месте не было. Десанка склонилась над Космайцем, в упор смотрела на него, глаза ее светились в сумраке землянки.
— Ты слышал, о чем я тебя просила?
Космаец прикрыл глаза и отрицательно покачал головой:
— Нет, я ничего не слышал, я спал…
— Господи, какие вы все глухие! — воскликнула Десанка, и у нее на ресницах заблестели слезы. — Я ведь надеялась, что ты меня поймешь… Космаец, я хочу выйти замуж.
— Не думаю, чтобы этот брак был слишком счастливым, — заметил он.
— Когда любят, об этом не думают. А я Константина Логинова люблю, очень люблю, и он, кажется, тоже влюблен, хотя я не совсем уверена. Сейчас это не имеет значения. Он предложил мне уехать с ним, и я согласилась. Симич меня не отпускает, потому что сам в меня влюблен. Он все время старается держать меня в землянке, как под арестом, и я вижусь с Константином, когда удается сбежать отсюда. Мы очень редко встречаемся. — Десанка говорила глуховатым, низким голосом, будто слегка осипла. — А я хочу все время быть с ним, вот так, рядом, как сейчас с тобой.
Космаец несколько минут молча смотрел на ее заплаканные глаза, потом заговорил, сбивчиво и путано, сосредоточенно глядя в одну точку на потолке, словно там было написано все, что он хотел сказать.
— Разве тебе не кажется глупым выходить замуж, когда еще идет война? — спросил он. — Я считал тебя более благоразумной. Правда, это твое личное дело. Поступай как знаешь. Только ты могла бы и подождать. Не понимаю, к чему такая спешка. Тебе только девятнадцать лет.
— В моем возрасте легче рожать детей, — заявила она.
— Если только поэтому, я не имею права возражать. — Он помолчал, обдумывая, правильно ли поступает, потом сказал: — Логинов напрашивался на мою свадьбу, но, видимо, сначала я на его повеселюсь.
Десанка ласково посмотрела на Космайца.
— Значит, ты не возражаешь? — Она вся светилась от счастья.
— Чего уж там возражать, если вы решили. Хочу тебя только предупредить, ты должна… — Он не договорил. В землянку кто-то вошел.
— Друже поручник, — хрипло прозвучал голос связного. Это был Младен Остоич. — Вас ждет в штабе какой-то капитан. Говорит, что его батальон прибыл нам на смену.
— Черт возьми! Я две ночи не спал.
Остоич смущенно опустил глаза, будто он был виноват, что Космайцу не дают отдохнуть.
— Наш батальон переводят на другой участок, — пояснил связной.
Космаец встал, набросил на плечи шинель и вышел, не прощаясь с Десанкой.
Десанка что-то сказала, но слова ее остались за захлопнувшейся дверью.
Наступление, как и предполагалось, началось на рассвете. На правом фланге, вдоль реки, где стоял батальон Космайца, наступала местная фрушкогорская бригада. Она рвалась к Илоку. У нее с его гарнизоном были старые счеты, и ей предоставили возможность сразу за все рассчитаться. Ведь никто не знает, как лучше проникнуть в укрепленный город, чем его жители. А местные партизаны — это местные жители, и каждый считал для себя честью первым ступить на родные улицы. Их там с нетерпением ждали, как все они с нетерпением ждали условленного сигнала. Фронт грохотал с нарастающей силой, а сигнала все не было. Огонь артиллерии заглушал голоса. Земля содрогалась, будто невдалеке извергался вулкан.
Вечером полил дождь и всю ночь не прекращался. Под утро снег исчез, темнота сделалась более густой и липкой. Эти сутки были страшно тяжелыми для бригады. Она едва смогла продвинуться вперед на несколько километров, оставляя на поле трупы, разбитые орудия, перевернутые минометы. Немцы цеплялись за каждый бугорок, как утопающие за соломинку. Батальон Космайца находился во втором эшелоне вместе с пятым, самым молодым, еще не обстрелянным. Пятый батальон сформировался в Земуне из мобилизованных местных парней и домобран[36], сдавшихся в плен. На него не очень рассчитывали, да и сам он не проявлял заметного рвения, не стремился отличиться. И все же на второй день наступления его ввели в бой.