– Ясно, почему он так странно себя ведет. Придется доложить начальству.
– Да, модели его поведения действительно отличаются от общепринятых, – Викентий Палыч нервно хихикнул. – А вы что, собственно, хотели? Мы имеем дело с буйной психопати ей. Это вам не обыкновенный невроз. Типичный случай шизофрении. Клинической шизофрении. Томограмма его мозга – это же тихий ужас. Я такого в жизни не видел.
– И разгуливает на свободе… – заметил я. – Хорошо, что я к вам заглянул.
– Не просто хорошо, а замечательно, – согласился доктор, – но я здесь совершенно ни при чем. Если хотите знать, да будь моя воля, молодой человек, я бы все сделал, чтобы он из моей клиники никогда не вышел. Этот субъект просто опасен. Если бы вы только знали, что здесь происходило, пока он находился в этих стенах.
– А что здесь происходило? – осторожно поинтересовался я.
– Ну, во-первых, с ним отказывались работать санитары.
– Почему?
– Среди них прошел слух, что со всяким, кто с ним работает, непременно происходит нечто ужасное. Разумеется, речь идет о досадных случайностях. Все эти грубые суеверия, которые бытуют среди персонала. Они никак не могут понять, что имеют дело с буйнопомешанными, и должны быть предельно осторожны. Взять, к примеру, санитара Синицына.
– А что Синицын? – насторожился я.
– Выпал из окна. Повредил позвоночник. Не знаю, ходит ли сейчас. Сильно сомневаюсь. Кукин. Споткнулся на ровном месте, скатился по лестнице. Результат – многочисленные переломы и ушибы. Уволился по собственному желанию. Я уже не говорю о Минадзе…
– Сильно досталось?
– Не то слово. У него перед лицом взорвался ламповый плафон. Бедный парень. Его очень сильно посекло осколками. Операция по их извлечению длилась несколько часов – тридцать швов наложили. Едва не потерял ухо. В общем, кошмар, кошмар! Постойте-ка, – оживился Тумасян, и глаза его радостно заблестели, – если вы его нашли, и собираетесь передавать дело вышестоящему начальству, нельзя ли сделать так, чтобы мы его потом забрали. Он для меня очень важен. То есть не для меня, конечно, а для науки. Это же уникальный экземпляр. По всей видимости, раздвоение личности. К тому же, он считает себя почти бессмертным. Представляете, больной полагает, будто жил еще в эпоху татаро-монгольского нашествия. При этом описывает быт той эпохи скрупулезно, до деталей. И все настолько достоверно…
– Ничего не могу обещать, – сухо ответил я, – это уже наверху будут решать, что с ним делать, и как бороться с его психопатией…
– Как? Как они собираются с ней бороться? – на лице психиатра было написано столько неподдельного любопытства, что я осекся.
– Никак, – сказал я, – скорее всего, просто к стенке поставят, да и все.
– Не смейте! – выкрикнул Тумасян. – Вы что же, не понимаете, что должны действовать в интересах науки! Я буду жаловаться! Я до самого министра дойду!
– Жалуйтесь, – рассердился я, – в конце концов, это вы его на свободу отпустили. А мне теперь разбирайся с ним. – Возмущение мое было отнюдь неподдельным.
– А хотите, – предложил психиатр, – я вам даже заплачу за труды, если только вы отдадите его нам.
– Заплатите? – изумился я. – Вы что же, предлагаете взятку должностному лицу?
Доктор по выражению моего лица понял, что сболтнул что-то не то, и забормотал:
– Правда, зарплата у меня совсем небольшая, но, сколько смогу, как говорится, ради науки… – Тут в голову Тумасяна пришла очередная безумная идея. – А ну! – Он надвинулся на меня. – Говори, кто ты такой?! Ты, ведь, не из милиции, так? Узнал, что его нашли, и решил почву прощупать. Аспирант Капитонова? Я угадал?
– Да вы что!? – возмутился я. – Какого еще Капитонова?!
– Не прикидывайся дебилом, парень. Я как только тебя увидел, сразу понял, ты от Капитонова.
Я решил, что все мозгоправы немного с придурью. Взять хотя бы моего любимого психолога. Но он, по крайней мере, не орет, как полоумный. А у этого глаза налились кровью, и стали похожи на две спелые вишни. Складывалось ощущение, он вот-вот кинется на меня с кулаками.
– Убирайся! – проорал доктор. – И передай Капитонову, что Счастливцева я ему не отдам! Мой будет! Так и знай!
– Хорошо, – только и сказал я, после чего поспешно ретировался.
– Капитонов, какая же сволочь, – бормотал Викентий Павлович, никак не мог успокоиться после визита этого типа с холодными глазами. – Надо же, подсылать ко мне своих… своих… – Он никак не мог подобрать нужного слова, а потому нервничал еще больше. – Псов! – выкрикнул он. И вдруг увидел, что в кабинете уже не один. На него, отчаянно жестикулирующего и потрясающего кулаками, не мигая, смотрела высокая черноволосая девушка в белом халате.
«Студентка, – понял Тумасян и тут же собрался, – надо же какой стыд. Разошелся, как мальчишка. Что это я, в самом деле? Опытный психиатр, педагог. И такой конфуз».
– Вы ко мне? – спросил он.
– А как же, – ответила посетительница и уселась на стол, положив ногу на ногу.
Ноги у нее оказались исключительной красоты и стройности. Как всякий армянин, пусть и не чистокровный, Викентий Павлович женщин очень любил. Он немедленно ощутил трепет в области брюк и желание положить на колено руку. С трудом сдерживая естественные порывы, он подчеркнуто холодно поинтересовался:
– Что вам угодно?
– Вы же мужчина, – откликнулась девушка, – сами все понимаете. – И поманила доктора психиатрических наук указательным пальчиком.
– Что это вы?.. – растерялся Тумасян.
– Иди сюда, дурачок.
Она расстегнула пуговицу и одним движением сбросила с плеч халат, обнажив роскошную грудь.
– Ох-х, – только и сказал Викентий Павлович, ноги сами понесли его к странной посетительнице. Несмотря на стремительность перемещений, оказавшись рядом, психиатр решительным жестом запахнул халатик. – Уходите! – потребовал он, проявив поистине героическую стойкость. Обусловлена она была не только умением взять себя в руки, но и воспоминаниями о недавнем скандале. После одной не слишком приятной для него истории Викентий Павлович дал себе зарок навсегда покончить с интимными приключениями на работе, последние три месяца две недели и четыре дня он свято хранил верность супруге, и намерен был следовать зароку впредь. – Потом поговорим, – нашелся доктор, будучи не в силах изгнать девицу навсегда. Мало ли как изменятся его представления о нравственности к концу семестра. То, что это студентка с его потока, Тумасян не сомневался.
– Ах, вот ты как! – лицо девушки вдруг стало таким злым, что психиатр испугался. Ему почудилась пара чертиков, отбивающих чечетку в темных глазах соблазнительницы, но он тут же спохватился и осознал, что слышит отнюдь не стук набоек, а ритм собственного… удар ножом под сердце заставил профессора вскрикнуть. Второй крик обратился в сдавленный хрип, когда она вонзила ногти ему в горло и впилась в окровавленные губы долгим страстным поцелуем…
Посещение психиатрической клиники произвело на меня самое пагубное впечатление. Не дай бог когда-нибудь попасть в желтый дом. Такие врачи, как этот Тумасян, ради научного интереса залечат до смерти. Будут пичкать наркотой, давать слабительное и бумкать электрошоком, пока не превратишься в безразличный ко всему овощ. Повезло Счастливцеву, что вышел оттуда живым. Что там кричал этот психопат доктор?! Передай Капитонову, что Счастливцева я ему не отдам! Ты сначала заполучи его в собственность, одень в смирительную рубашку, запри в палату, а потом не отдавай. Тоже мне нашелся, эскулап-собственник.
У меня и раньше вызывала опасения наша российская система здравоохранения, все эти оборотни в белых халатах, торгующие органами, вымогающие у пациентов деньги – мзду за спасение жизней. Строят из себя людей, преданных делу Гиппократа, а сами возводят каменные хоромы за кольцевой автодорогой. По мне, так я куда честнее этих зажиточных господ. Они лицемерно делают вид, что заинтересованы в спасении человеческих жизней, а сами помышляют только о наживе. Я же за деньги лишаю жизни, и совсем не строю из себя праведника. Если церковники говорят правду, и после жизни всех нас ждет рай и ад, то пылать мне головешкой, жариться на сковородке или вариться в котле.