Эрзам накормил ведьму, поел сам, и так как Погонщик Туч давно занял на Золотой Дуге место Небесного Костра, лег спать, строго наказав девке сторожить — днем выспится!
А потом был привычный ночной кошмар, и ужас в Зазеркалье, и пробуждение в липком поту…
Он вспомнил все и подивился, что не слышит чужого дыхания. Боец завернул полог и при мутном свете просыпающегося светила осмотрел шатер — девки нигде не было. Княжеский подарок исчез без следа.
Ноги перестали дрожать. Эрзам пощупал левое предплечье. Шрам был. Боли не было. Ведьма вылечила руку на совесть. И испарилась…
Во рту пересохло. Под ложечкой сосало. Боец глянул в сторону огневища походной кухни. Знакомой коренастой фигуры не было — не проснулся еще кашевар. Спасибо несостоявшемуся зятю за снежную кошку — понимают высокородные толк в мясе! Но там, на привычном месте кашевара, у темнеющих туш бивачных котлов, что-то происходило. Маячили в предрассветном тумане неясные тени, что-то делали, должно быть потаенное, раз в такой ранний час, и всё в спешке, будто норовили управиться до того, как проснется лагерь. То, что это суетились не враги, было ясно. Враги только подкрадываются бесшумно, чтобы не всполошить дозоры прежде времени, а уж как ворвутся в лагерь — шуму хоть отбавляй: с дикими воплями рубят Поддерживающие Вертикали, с криками поджигают палатки, с визгом хватают все, что можно схватить, будто в вое черпают храбрость, будто в гомоне слышен клич: «Нас много! Нас очень много!»
Пусть не враги сновали у котлов, все равно Эрзаму возня не нравилась Он был честным бойцом и обычно подлых приемов в ход не пускал, хотя знал их превеликое множество, как подобает профессионалу. В суете же возле огневища было что-то подлое. Если бы cm спросили, что именно, он затруднился бы ответить Гонэгг это чувствовал. Просто чувствовал и все. В его мире интуиция часто заменяла знание.
Лихорадочно напялив на себя куртку, штаны и сапоги, Эрзам сорвал с шеста перевязь и, на ходу захлестывая ее вокруг пояса, выбежал из палатки.
…У огневища несколько человек из свиты складывали погребальный костер. То, что погребальный, а не праздничный, сигнальный или ритуальный, сомнений не было, видал он всякие. А если учесть, что отец Эрзама был главным костровым еще у отца нынешнего князя, а после несколько сезонов служил при князе-сыне, следовало признать, что прошедшей ночью кто-то из знати ушел в Страну Вечной Осени, ибо вчера во время свары все высокородные были живы-здоровы. Настораживало то, что дрова для костра таскали сплошь люди свиты. Простолюдинов между ними не было. Это могло означать лишь одно.
— Неужели в Страну Вечной Осени ушел князь?! — схватил боец за рукав одного из приближенных.
— Отстань! — буркнул человек князя, вырвал рукав и пошел за новой вязанкой.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул Эрзам. — Скажите про князя!
— Ну, чего тебе? — раздался знакомый голос из княжеской палатки, Поддерживающая Вертикаль которой, в отличие от прочих, была увенчана разноцветным петушиным хвостом.
— Ты жив, князь! Это огромная радость для меня, твоего бойца! — снова закричал Эрзам во весь голос. Он на самом деле был безмерно рад что князь не умер, что князь в добром здравии, что князь по-прежнему намерен вести свое войско навстречу блистательным победам над коварными правителями Ураза и Личона. — Но если ты жив, кто же из твоих близких или друзей отошел в Страну Вечной Осени? Неужели так и не нареченный фальшь-муж моей сестры Шензи?
— Ты слишком смел стал в речах, Эрзам из рода Гонэггов. Это может кончиться для тебя плохо… — Князь вышел на свет. Серебряная маска поднята на лоб — некому было в такую рань осквернить дурным взглядом его круглое конопатое лицо с кукольным носиком. Сглазу князь боялся пуще всех иных опасностей. Сквозь распахнутые полы лодоррского халата выглядывало волосатое брюхо с молочного цвета шрамом через пуп — свидетелем неудачного покушения в младенчестве, когда мятежные кузены вспороли животы многим своим родственникам, но князю повезло — пережил всех, включая и кузенов. Князь зевнул, смачно сплюнул под ноги, и лениво процедил: «Пшел вон, холоп!»