«В секретных локациях, как вы их называете, бывает по-разному, — ничуть не обнадёживает Аки. — Энергия разрушения весьма велика».
«Не настолько велика, чтобы кого-то прикончить», — возражает Найт.
«У него — настолько, — восхищается Бо. — Я прямо чувствую его тёмную энергетику, ммм!»
Так, ясно. Всё-таки начинаю бояться. Определённость — это уже хорошо, правда?
— Что ты несёшь⁈ — пока я отвлекаюсь на консилиум, вопрошает Папка. — Мои друзья тебе ничего не сделали! Да и вообще — ты не такой человек!
Лицо Папкиного братца искажается судорогой. Он резко поворачивается к ловушке, в которой заперт киборг:
— Не такой? А какой? Расскажи, какой именно я человек?
Лицо Ивана Васильевича заметно розовеет, но взгляд от братской физиономии он не отводит.
— Крутой, — громко и чётко произносит он. — Смелый. Честный. На тебя всегда… можно было положиться.
Пока киборг говорит, главнокомандующий кивает, прикрыв глаза. Но стоит голосу Папки смолкнуть, как рыжий издевательски улыбается.
— Так ты не знаешь, — тянет он. — Неужели никто так и не понял? Или никто просто не потрудился тебе рассказать?
Киборг хмурится:
— Не знаю, о чём ты, но…
— О том, что это именно я тебя убил, — буднично, словно какую-то ерунду, сообщает главнокомандующий. — А, наверное, так сказать нельзя — ты ведь жив. Пытался — если быть совсем точным.
На лице Папки отражается внутренняя борьба. Цесаревич с интересом за ним наблюдает, будто спектакль из первого ряда смотрит.
— Что ты имеешь в виду? — наконец разлепляет непослушные губы Иван Васильевич. — Ты не мог… К чему эти шутки?
— А что тебя удивляет? — жёстко произносит командующий. — До сих пор считаешь, что водитель с моим опытом может настолько сплоховать? Да ещё отвечая за жизнь и здоровье «любимого братика»? — рыжий насмешливо показывает обеими руками кавычки. — Или уже забыл, как просил тогда остановиться? Чуть не плакал, бедняга…
Иван Васильевич склоняет голову. На его челюстях играют желваки. Мы переглядываемся с Куджо. Кажется, она ещё от прежней новости не отошла, а тут такое.
— Я думал, у тебя триада заглючила, — глухо произносит киборг. — Или что ты нажрался какой-нибудь дряни… Я так хотел тебе помочь!
— Да что ты знаешь! — вдруг не своим голосом взвизгивает рыжий. — Ты, маменькин сынок, от которого никто ничего никогда не ждал! Зато мне — именно мне! — приходилось тащить всё на своих плечах! Именно я должен был пожертвовать всем, что имею, ради чужих ожиданий! Не тебе, запасному варианту, всерьёз рассуждать о том, что я чувствую…
После эмоциональной вспышки звучный голос цесаревича становится всё тише. А на финальной фразе и вовсе переходит в шёпот. Папка порывается что-то сказать, но его поехавший брат вдруг взбадривается.
— Для тебя есть только один способ меня понять, — с ненавистью произносит он. — Просто потеряй уже то, что тебе дорого!
Робот, в котором сидит цесаревич, приходит в движение. Медленно разворачивается и так же медленно направляется к нам с Куджо. А я так надеялся, что в пылу ссоры про нас позабудут! Не повезло, не фортануло.
Не понимаю только, на кой ему к нам подходить? Боится промахнуться что ли?
«У него абсолютная неуязвимость, — с лёгкими нотками паники в голосе произносит Аки. — Кажется, он не врал о том, что полностью сумел подчинить себе эту локацию!»
И как теперь быть-то? Включать Кентавра? А точно поможет? Он ведь всего ничего действует…
— Как только начнёт стрелять, разделяемся, — шепчу я Куджо. — Я отвлеку, а ты попробуй добраться до Папки.
Девушка не отвечает, но мне и не надо. Потому что обсуждать нечего — цесаревич уже вскидывает свою устрашающую пушку.
— Игра окончена, — бормочет он.
Громкий взрыв застигает этого мстителя недоделанного врасплох. Его робот ошалело поворачивается в сторону звука — и тут же лишается так и не успевшего проявить себя оружие.
Потому что пулемёт выбивает Папка, невесть как прорвавшийся через энергетическую заслонку!
Киборг приземляется перед роботом, который чуть не в два раза крупнее него, и заявляет:
— Сражаться ты будешь только со мной, брат.
Глава 21
Хорошо, что ты пришел
— Не можешь просто принять своё наказание? — совсем по-дурному скалится цесаревич. — Тогда делать нечего. Начну с тебя!