Облака уплывали за горы, и звезды на пятигорском небе засверкали на полную мощность. Учителю показалось, что продолжается день, только наступила его притемненная, печальная часть, и мысли Игоря Анатольевича вновь возвращались к Лермонтову, к другим великим людям — и больше к тем, кто преждевременно покинул мир. Их жизни представлялись полными таинств, недосказанности и окутанными ореолом страданий, а судьбы виделись бесконечно несправедливыми. Ведь дуэли, на которых погибали эти люди, выглядят необязательными, иногда похожими на самоубийства. И порою эти люди не только не пытались вылечить свои недуги, а, наоборот, усугубляли их, казалось, спешили уйти из жизни, наверно будучи не в силах изменить ее и помочь современникам. А может быть, далеко не все современники понимали их — и наступал момент, когда без ответной теплоты и поддержки не оставалось духа жить дальше. И пусть кое-кому их поступки и поведение кажутся странными и даже нелепыми, пусть эти люди в чем-то ошибались, но перед ними нельзя не преклоняться. За свои короткие жизни они успели создать столько светлого и доброго, на что у других ушло бы две, а то и три полных жизни.
Игорь Анатольевич еще долго бродил по пустынному городу и не заметил, как подошел к шоссе, по которому неслась легковая машина, за ней прошумел самосвал, а вскоре затарахтела целая колонна наполненных гравием грузовиков, но Игорю Анатольевичу слышались лишь цоканье копыт, скрип телег и фаэтонов.
Солнце выходило из-за гор, на фоне неба все рельефнее вырисовывался склон Машука, и учитель замер в восхищении, увидев — и, как ему показалось, наяву, — что по горной дороге мчится на коне молодой поэт в мундире поручика. Фуражка сбилась набок, глаза горят, ветер свистит в ушах, а смелый всадник скачет, припав к гриве коня, возможно, спешит к любимой или друзьям, возможно, гонит коня, обуреваемый рождением чудесных стихов, а возможно, гонимый судьбой, рвется навстречу смерти. Он мчится во весь опор, но не исчезает вдали.
1976—1980