И тут председателя осенило, он аж остановился и заулыбался. Во весь рот: «А назначу-ка я ее в правление своим заместителем и бухгалтером. Тем более, что бухгалтер по штату в правлении положен».
Одно время Колька, аккурат после окончания школы, у него работал, да мамаша его, Царствие Небесное, чегой-то вдруг взяла и в доме его заперла, хотя с работой бухгалтерской Колька справлялся вполне. А как мамаша его померла, так Бляшкин на работу Кольку снова позвал. Но тот наотрез отказался. С чудинкой стал. И бирюком заделался. Его и дом-то односельчане стороной обходить стали. И председатель на Кольку рукой махнул. Сам над дебетом с кре;дитом колдовал. Иногда жена помогала. Ну, это когда они не в ссоре были, что случалось в последнее время нечасто. Так что все больше приходилось Бляшкину самому над цифрами корпеть.
В общем, довольный, председатель, ни свет ни заря, прибыл в правление, под крики петухов и удивленный взгляд тети Нины, выгонявшей свою пегую корову на луг – означенная, прихрамывающая из-за отложения солей в левом колене, тетя жила подле правления и являлась для председателевой жены неоценимым источником информации по его состоянию.
Пришел, отпер дверь и сразу к холодильнику, в коем его словно ждала початая бутылка шведского «Абсолюта». Кем-то подаренная. Сам-то председатель такую не покупал, предпочитая либо самогон, либо что-то проверенное и отечественного производства. Но тут, вопреки обычаю не поддавать с утра, разве только для опохмела, принял пятьдесят грамм, недовырванным из рубашки репьем занюхав и даже, частично, им закусив. Глубоко вздохнул, почувствовал себя взбодренным и подошел к окну, которое и распахнул – навстречу утру, встречавшему, как известно, прохладой.
Потом, потерев ладони и с вожделением глянув на холодильник, но произнеся вслух: «Ладно, успеется», уселся на стул, пододвинув его поближе столу, стопка с листами и ручкой лежала тут же. Довольный, председатель приготовился писать… И тут его осенило: ни имени, ни фамилии своего нового бухгалтера он и знать не знает. Но Бляшкина это даже обрадовало: повод появился наведаться лично и познакомиться. Осталось только дождаться хотя бы восьми часов. Хотя нет – лучше семи.
Участковый вышел на крыльцо и достал папиросу.
Глава 4
Бляшкин не дотерпел ни до 8, ни даже до 7, а, как говорят на селе: побёг на самую окраину, к бывшему Митькиному дому. Благо, повод был. Прибёг, глянул на часы. Шесть. Ничего. Подождет.
– Доброе утро, чтой-то вы в такую рань?
Она стояла на пороге. Все в тех же темных очках: солнце-то уже вроде час как взошло и день обещал быть погожим, хотя роса еще напоминала о предутренней зяби.
На ней – обтягивающие, столь непривычные глазу Бляшкина, джинсы, кеды и какой-то серый свитер, до самых колен. Причесана? Ну, разве что руками, впопыхах, впрочем – растрепанность только придавала ей шарма.
Заготовленная Бляшкиным речь о приеме незнакомки на работу, для чего, значит, надобно, выяснить ее, незнакомкино, имя, застряла у него в пересохшем горле и навеянная «Абсолютом» бодрость куда-то враз улетучилась.
– Простите, а во сколько у вас магазин открывается? Мне бы чайник купить с кипятильником и из продуктов кой-чего.
Услышав все это, Бляшкин только кивнул, как-то нарочито хлопнув челюстью и уже развернулся, дабы, как и давеча за постелью, рвануть домой за чайником. О том, что он скажет при этом уже стопроцентно проснувшейся и копашащейся во дворе жене, не подумал. Но бежать не понадобилось.
– Вы куда? Я сейчас не голодная. Магазин же у вас есть?
– Ага, в десять открывается, если Клавкина сеструха не проспит – как-то растерянно кивнул председатель, так и не решив: бежать-таки ему за чайником или остаться. Терзания были недолгими.
– Да вы не переживайте, это не срочно.
Бляшкин переживать перестал и, наконец, вспомнил, для чего он, собственно, примчался ни свет ни заря.
– Я вас на работу хочу устроить, бухгалтером, только мне вот – председатель даже как-то замялся – им ваше нужно и фамилия.